Регуляторы

Кинг Стивен

— Быстрее, быстрее, — торопит Одри. — Сет в ванной комнате, примыкающей к кухне.

Она протискивается мимо, на ходу берет Джонни за руку и ведет в гостиную. Стопок книг и журналов нет, но ощущение царящего здесь затворничества и безумия нарастает. Пол весь в липких пятнах от пролитых соуса и газировки. На стенах детские рисунки: стрельба, убийства. Они напоминают Джонни о недавно прочитанном романе «Кровавый меридиан».

Уголком глаза он улавливает движение слева от себя, поворачивается с гулко бьющимся сердцем, но видит не целящихся в него ковбоев или мрачных инопланетян, даже не маленького мальчика, бросающегося на него с ножом, а всего лишь пульсирующее мерцание. От телевизора, решает Джонни, хотя звука нет.

— Нет, — шепчет Одри, — туда

не ходите.

Она ведет его к дверному проему, расположенному прямо перед ними. Из него на запятнанный кровью ковер падает прямоугольник света. В тех строениях, что появились на месте Тополиной улицы, электричества еще нет, но в этом доме его в достатке.

Теперь Джонни слышит натужные звуки вкупе с тяжелым дыханием. Звуки эти вполне человеческие, их причина более чем понятна: у человека, сидящего на унитазе, расстройство желудка. И несет его по полной программе.

Когда они входят в кухню, Джонни оглядывается, и тут ему приходит в голову мысль, а не заслужили ли обитатели Тополиной улицы то, что с ними произошло? «Одри жила в таком ужасе Бог знает сколько времени, а мы ничего не знали, — думает он. — Мы — ее соседи, мы все послали ей цветы после того, как ее муж сунул в рот дуло ружья и нажал на спусковой крючок. Большинство из нас пошли на похороны (сам Джонни был в то время в Калифорнии, выступал на конференции детских библиотекарей), но мы ничего не знали».

На столе коробки, пустые стаканы, банки из-под газировки. Джонни видит высокий кувшин с остатками шоколадного молока, рядом с ним недоеденный сандвич Тэка. Раковина завалена грязной посудой. За сушилкой лежит пластиковая бутылка с моющей жидкостью, должно быть, купленная еще при жизни Херба Уайлера. У горлышка бутылки застывшее зеленое озерцо. На кухонном столике та же грязная посуда, выдавленный тюбик из-под горчицы, крошки, аэрозольный флакон со взбитыми сливками, две пластиковые бутылки с кетчупом, одна практически пустая, вторая едва начатая, открытые коробки из-под пиццы с валяющимися в них засохшими корками, обертки от печенья, мешок из-под «Доритос», надетый на пустую бутылку пепси, как использованный презерватив. И везде комиксы. По мотивам «Мотокопов 2200». Кукурузные хлопья рассыпаны по обложке, изображающей Касси Стайлз и Охотника Снейка, стоящих по колено в болоте и стреляющих в графиню Лили Марш, которая атакует их на реактивном скутере. В дальнем углу — груда мешков с мусором, ни один не завязан, от них исходит пренеприятный запах. На всех банках улыбающаяся физиономия «Шефа Бойярди». Сковородки на плите измазаны томатным соусом «Шефа». На холодильнике стоит пластмассовая статуэтка Роя Роджерса [57] , сидящего на верном Триггере. Джонни без труда догадывается (об этом можно и не спрашивать), что статуэтка подарена Сету его дядей. Возможно, он хранил ее с детства в какой-нибудь коробке на чердаке.

57

Роджерс (Rogers), Рой (р. 1912) — исполнитель музыки кантри, «поющий ковбой», звезда 30–50-х годов. Много снимался в вестернах.

За холодильником — полуприкрытая дверь, из зазора на грязный линолеум тоже ложится световой прямоугольник. На двери Джонни читает:

СОТРУДНИКИ,

ВОСПОЛЬЗОВАВШИЕСЯ ТУАЛЕТОМ,

ДОЛЖНЫ ОБЯЗАТЕЛЬНО МЫТЬ РУКИ

(ЖЕЛАТЕЛЬНО, ЧТОБЫ ПОСЕТИТЕЛИ

СЛЕДОВАЛИ ИХ ПРИМЕРУ).

— Сет! — шепчет Одри, выпускает руку Джонни и бросается к двери в ванную. Джонни следует за ней.

За их спинами красные точки, пляшущие словно метеоритный рой, вылетают из арки, отделяющей гостиную от «берлоги». Они пролетают через темную гостиную, держа курс на кухню. В этот момент в дом входит Кэмми Рид. Винтовку она держит обеими руками и, оглядывая гостиную, просовывает указательный палец правой руки в зазор между предохранительной скобой и спусковым крючком, затем прижимает подушечку пальца к спусковому

крючку. Что делать дальше, она не знает. Кэмми смотрит на блики, отбрасываемые работающим телевизором, прислушивается к звукам, доносящимся из кухни. Голос в ее голове, тот, что требовал отомстить за Джимми, замолкает, и теперь Кэмми в некоторой растерянности. Глаз ее замечает промелькнувший лучик красного света, но никаких мыслей по этому поводу у нее не возникает. Кэмми ищет ответ только на один вопрос: что ей теперь делать? Маринвилл и Уайлер на кухне, это несомненно, но с ними ли мальчишка-убийца? Кэмми с сомнением смотрит на арку, за которой работает телевизор. Звука нет, но, возможно, детям, страдающим аутизмом, он и не нужен, им достаточно одной «картинки».

Где же мальчишка? Она должна знать наверняка! В магазине винтовки осталась пара патронов, не больше… да и нажать на спусковой крючок ей дадут не больше одного, максимум двух раз. Кэмми очень хочет, чтобы голос заговорил вновь, подсказал ей, что надо делать.

И тут же в ее голове звучит долгожданный голос.

Синтия, которая стоит на бетонной дорожке, идущей от крыльца Карверов к тротуару, видит, как Кэмми входит в дом Уайлеров. Ее глаза округляются. Прежде чем она успевает что-то сказать, Стив резко дергает ее за руку. Синтия поворачивается к нему и видит, что он поднес палец к губам. В другой руке он держит нож, который позаимствовал с кухни Карверов.

— Пошли, — шепчет Стив.

— Ты же не собираешься использовать его, правда?

— Надеюсь, что не придется. Ты идешь?

Синтия кивает и следует за Стивом. Когда они сходят с тротуара на улицу, какой представляет ее Тэк, из дома Уайлеров доносится какофония криков и воплей. «Прочь от него», — вроде бы слышит Синтия, другие слова она разобрать не может. Кричит главным образом Одри Уайлер, хотя вроде бы подает голос и Кэмми Рид («Опусти его»? О чем это она?). Один раз, кажется, вскрикнул и Маринвилл. Потом гремят два выстрела, и вдогонку — крик агонии или ужаса. Синтия точно сказать не может, да это и не важно.

Тем не менее оставшуюся часть пути по Главной улице Безнадеги и лужайке Уайлеров они преодолевают бегом.

Место Сета / Время Сета

Час пробил. Пора.

Сет отворачивается от полки, на которой стоит игрушечный телефон. На другой стороне коридора в стену встроен маленький пульт управления, похожий на те, которыми снабжены космофургоны. Семь рычажков, все поднять вверх, в положение «Включено». Над каждым рычажком в полумраке светится зеленая лампочка. Пульта не было, когда Сет подошел к двери. Тогда стены украшали две семейные фотографии, фотография мистера Саймса и полочка с телефоном. Но это место Сета, время Сета, и он может добавлять что хочет и когда хочет.

Сет тянется к пульту. Рука его чуть дрожит. В кино и мультфильмах персонажи ничего не боятся. Когда Папаше Картрайту надо действовать, чтобы спасти Пондерозу, он всегда знает, что надо делать. Лукас Маккейн, Роуди Йетс, шериф Стритер не понимают, что такое колебания. А вот Сет колеблется. Нет у него полной уверенности в себе. Игра подошла к концу, и Сет в ужасе оттого, что может допустить непоправимую ошибку. Ибо он по-прежнему в курсе того, что происходит наверху (там для него мир Тэка). Если он передвинет эти рычажки вниз…

Времени на раздумья нет. Одри уже в ванной. Одри рвется к маленькому мальчику, который сидит на унитазе, спустив вниз грязные плавки, маленькому мальчику, который сейчас не более чем восковая кукла с дышащими легкими, бьющимся сердцем, кукла, покинутая обеими душами. Одри опускается перед мальчиком на колени, обнимает его, покрывает его лицо поцелуями, забыв обо всем: ванной, ситуации, Маринвилле, стоящем у двери.

И теперь Сет чувствует красный рой, это Тэк, летящий через кухню. Час пробил, да, пора.