Реинкарнация. Падший Ангел
Шрифт:
Коротко ответил советник и добавил;
– Вы же знаете, что за дела творятся в Чугуеве! По вашему поручению помогаю служителям закона из Петербурга.
– Да! Да! Нам всем сейчас приходится туго! Ну, ничего! Я думаю, что вскоре всё закончится! А пока, пошлите в уезд кого-то из ваших людей, а сами займитесь размещением казаков.
Не отрывая взгляда от подчинённого, спокойно проговорил губернатор.
– Хорошо, Александр Григорьевич!
– Ну, вот и славненько! Ступайте, голубчик! Они у же на подъезде!
Советник поклонившись вышел из кабинета, а Александр Григорьевич с чувством выполненного долга подошёл к рабочему столу и открыв ящик, небрежно бросил туда вскрытый им недавно секретный пакет из Санкт Петербурга.
Двадцать восьмая глава
Горемыка
– Как вы себя чувствуете, дорогой Кузьма Арсеньевич?
Стоя у кровати больного атамана взволнованно спрашивала его Княжна Софья Фёдоровна Кутайсова.
– Всё хорошо, матушка! Заживёт, как на собаке!
Отвечал ей тот, поправляя левую забинтованную руку, другой, здоровой рукой.
– Слава богу, хоть, в живых остались. Как же вас угораздило? На вас живого места нет! Всё тело в ожогах, да ранах.
Качая головой, не унималась Софи.
– Это ничего. Бывали случаи, что совсем богу душу отдавал, а здесь царапины.
Показывая на перебинтованные ноги и живот, хорохорился казак.
– А всё же, как это случилось? Вас доставили в жутком виде. Почти всю ночь вы бредили. Или вам тяжело говорить. Вы, скажите, я приду позже!
Не отставала с вопросами девушка.
– Нет! Нет! Матушка, Софья Фёдоровна! Ваше присутствие радует меня. Так что останьтесь. Я сейчас вам всё расскажу.
Откровенно признался Кузьма Арсеньевич, чуть приподнявшись с кровати, и погладив усы здоровой рукой, начал свой рассказ;
– Как мы с вами и договаривались, Софья Фёдоровна. Я следил за извергом, лишь только тот появлялся в городе. Других за ним глядеть, посылать нельзя. Как вы знаете у него глаза и нюх, волчьи. А я примелькался за это время в городе. К имению его, жаль, мы близко подойти не можем. Там везде его люди. Поэтому и оцепили Волховец, вёрст за десять по кругу. Казаков маловато было. Выскользнуть легко мог. Покуда, от Светлейшего Князя пакет не пришёл. А мы, сами знаете, люди подневольные. Есть приказ, ты прав. Нет, знамо не тронь. Но теперь, никуда не денется. Ныне уж полк здесь. Обложили, как медведя в берлоге. Так, вот! Смотрю, встретились они в центре города с советником губернатора Сумарокова. Простите меня, матушка, но у меня язык не поворачивается назвать его генералом. Такую, не чисть, в советники себе записать. Ну, вы видели его уже, Решетов Афанасий Егорович. Но, это дело конечно не наше, а выше чином слуг Государевых. Ну и вот! Направились они прямиком к дому градоначальника. Я за ними следом. Те в особняк, а я через оградку, да за углом притаился. Под окнами, значит. Жду час, нету. Второй, нету. Гляжу, выходят. Ну и я, было, собрался за ними. Да только их коляска тронулась, как слышу из дому душераздирающие крики о помощи. Не гневайся матушка, что пост свой оставил. Не приходилось мне ранее в такие переделки попадать. Готов ответ держать за это. Но только, хоть я и атаман, да всё же человек. Потому-то я на крики о помощи в дом и забежал. Смотрю, а там градоначальник с сыном слуг жизни лишают. Одну девчонку, гад молодой, Михаил, кажется, так саблей рубанул, та, видно, за отца своего вступилась, что голова у бедняжки отделилась от туловища.
При этих словах Княжна зажмурила глаза и трижды перекрестилась, но не отвернулась и не заплакала. И Кузьма Арсеньевич, заметив это, замолчал. Софи, спустя некоторое время открыла глаза и взяв осторожно атамана за здоровую руку, тихо промолвила;
– Прости, Кузьма Арсеньевич, девушку жаль стало. Ты рассказывай. И казак, вновь продолжил рассказывать страшное повествование того дня;
– Ну, я сдури, как заору! Что ж вы мать вашу творите? Отец ихний, сразу отпустил свою жертву и гляжу, а у него руки шерстью покрываются и морда вытягивается, обнажая клыки. Ну, думаю, попал! Он ко мне, да не тут то было. Казака ентими страстями не удивишь. Я кинжал выхватил, благо он всегда у меня с собой, нырь под него. Да и брюхо вспорол ему. Сын его, даже не заметил, как я отца кончил. Так был занят убийством слуг. Ну. я и ему шею вскрыл. А тут всё полыхает, кругом огонь. Я быстрее выводить тех, кто цел остался. Да только вот себя не уберёг. Балкой придавило. Не помню даже как вытаскивали. Так что я ныне сам видел, что это за люди.
Закончил свой рассказ атаман. А Софи не выпуская его больной руки, с нежностью посмотрела в глаза казаку и вымолвила;
– Горемыка, вы горемыка! Ну, ничего, моя тётушка вас в миг на ноги поставит. Это уж вы поверьте мне!
Атаман улыбнулся и ответил;
– Ничего так быстро на ноги не ставит, как доброе и заботливое слово!
И помедлив, спросил;
– Ну и как далее нам поступить? Брать их?
– Нет, Кузьма Арсеньевич! Рано ещё! Он мне приглашение сделал, посетить его имение. А я специально не тороплюсь с ответом. Знаю, что приглашение будет вторично, но уже с назначенным числом. Вот тогда то и закончим это дело!
Задумчиво ответила Княжна, а казак, покачав головой, возразил;
– Вы очень рискуете, матушка! Это же звери!
– Ничего! Вы, поправитесь и будете рядом! Поэтому, мне ничуть не страшно!
Закончила разговор Софья, добавив;
– Ну, всё, Кузьма Арсеньевич, тебе нужен покой! Лежи и отдыхай, а я загляну к тебе ещё раз позже.
Но атаман, смущаясь и не желая видимо, чтобы та уходила, тихо произнёс;
– Скажите, матушка, если конечно вы соизволите это сделать? От Светлейшего Князя Потёмкина пришло ведь два письма. Что во втором? Это касается меня? Он гневается?
– Да что вы, Кузьма Арсеньевич!
Широко открыв глаза, удивилась Княжна.
– Разве можно на вас гневаться? Конечно же, нет! Второе письмо касательно Ивана. Я отписала, где и когда его нашли? И просила узнать подробнее кто он?
– И что же?
Уже интересно стало атаману.
– Его имя, Князь Волхонский Иван Михайлович!
На одном дыхание произнесла Софи.
– Ни чего себе, новость!
– Да, Кузьма Арсеньевич, купец и человек который спас меня когда-то, послушник Никанор, это Князь Иван Михайлович Волхонский.
Двадцать девятая глава
Правильное решение
Иван, после разлуки с Софьей, не находил себе места. Несколько раз он садился за письмо, но так и не смог написать его. Чувства, которые переполняли молодого человека, и кои он испытывал по отношению к Княжне, не могла передать бумага. Поэтому, каждый раз бросая перо, он, волнуясь, вскакивал со стула и выходил подышать воздухом. Это обстоятельство, естественно, не скрылось от глаз сотника. Пытаясь отвлечь Ивана от дурных мыслей, тот однажды зашёл в его комнату и сказал;
Конец ознакомительного фрагмента.