Шрифт:
ПОСЛЕ ЗАКАТА
Похоже, этим вечером реку опять затянет туманом. Белесая муть двинется на берег, добавляя людям пугливой суеты…
А ведь берег и так пребывал в шоке. Горели электрические огни. Никто не жег костер, не играл на гитаре, не перебрасывался мячиком. Даже ужин они не готовили, довольствуясь холодными консервами, кои жрали по своим палаткам.
Мало того, люди боялись находиться в лагере — в опасной близи от объекта. И уезжать боялись: контракт есть контракт. И, уж тем более, боялись ходить к реке…
Утопленников давно подняли и увезли. Подпорченные водой тела лежали ныне в областном морге на каталках, ожидая своей очереди на секционный стол.
Оторванная голова
А тот, кто был всему виной, сидел на скале, смотрел сверху на этот странный мир и пытался вспомнить, в какую сторону течет река.
От истока к устью?
Или как-то по иному?
ВВЕРХ ПО ТЕЧЕНИЮ
Мастер и подмастерье жили на берегу.
Они жили хорошо, сытно. Мастер был энергичен, а подмастерье помогал ему умело и преданно. Из деревень им охотно несли заказы, не скупясь на оплату; даже из города приходили с той или иной работой — так широка была их известность. Жаль, характер у мастера был тяжеловат. Выковала жизнь в его душе безграничную уверенность в себе, но это казалось таким понятным и простительным, ведь, мало сказать, он был художником, — он был отмечен печатью громадного таланта. Подмастерье, напротив, нрав имел тихий и кроткий. Конечно, и его характер был в чем-то странен, однако в целом он слыл парнем спокойным и добрым; они с мастером чудесно уживались вдвоем — и работали дружно, и творили легко, и отдыхали весело. Они дополняли друг друга, как река и берег, потому что были очень разными людьми.
Подобно всякому истинному творцу, мастер жил ради великой цели. Он создавал памятник человеку, вернее, Человеку — с большой буквы. А еще точнее — Человеку, покорителю красоты.
Была у него также и мечта, спрятанная в глубинах возвышенного гения. Он страстно желал, чтобы имя его, образ его и слава засверкали в веках, — вот такая причуда.
Памятник являл собой фигуру атлета, побеждающего гигантский хищный цветок. Мощным стеблем обвивает этот цветок человеческое тело, оскаленной пастью тянется к шее героя, а тот вырывает его с корнями из земли, — и вянет страшное растение. Бессильно рассыпаются лепестки по плечам человека, покорившего красоту. Красота, по мнению мастера, была таинственным мистическим существом, о котором нельзя с уверенностью сказать, радость оно приносит или несчастье, свет пробуждает в умах или зависть, наполняет души новой силой или, наоборот, ослабляет людей в борьбе со злом. Поэтому единственно правильный способ обратить красоту на службу человеку — подчинить ее, вырвать с корнями и пересадить на ухоженный участок позади жилища. Вот какие мысли вкладывал мастер в свой памятник.
Медленно, но верно шел он к достижению цели: на этом пути необходимы были только труд, талант и упорство. Он высекал скульптуру из огромного камня, который тысячелетиями спал на вершине скалы, а скала эта вздымалась возле самой реки, высоченной стеной нависала над землями долины, поэтому каждый из живущих в здешних местах мог бы любоваться грандиозным сооружением.
Чтобы люди не забыли, чьими руками сделано это чудо, мастер собирался высечь на скале свое имя — точно под ногами каменного богатыря. Таким образом, мечта его тоже обретала зримые формы. Почти все дни, свободные от невыносимо скучных мирских заказов, он проводил на скале — забирался туда с безоглядной смелостью и жадно отдавался творчеству.
Подмастерье тем временем нашел себе увлечение, достойное его трудолюбия, но по сути, прямо скажем, странное. Он строил город из песка. Дом за домом, улица за улицей, терпеливо создавал он неподалеку от реки игрушечный мир высотой в половину человеческого роста.
Не только из песка, конечно. Чтобы город не смывало дождями и не разрушало ветрами, подмастерье делал смесь из глины, извести и песка, потом замешивал все это на яичных белках. А
Занятие его — точно так же, как главное дело мастера, — целиком поглощало свободное время. Кроме того, подмастерье тратил на свои глупости все деньги, которые платил ему мастер. А чтоб интересно было гулять по песочным улицам, он напридумывал невесть что, придал облику города необычный, шутовской вид.
Детям эта затея очень нравилась! Целыми днями они ползали между диковинными постройками, прятались друг от друга, играли в игры, правила которых тут же и сочиняли… А более взрослые, убеленные годами путники, останавливаясь возле игрушечного города, качали головами и уходили по своим делам. Возвращаясь в родные деревни, они рассказывали, как на берегу реки возле Скалы Мастера какой-то блажной умелец лепит из песка потешные дворцы. И новые путники шли по берегу, натыкались на этот рукотворный мирок, рассказывали о нем родным, друзьям и встречным, и специально уже приходили люди — посмеяться, поудивляться…
ТИХАЯ ЗАВОДЬ
Двое сидели на берегу.
Солнце медленно падало в сосновый бор. Песок был еще теплым. Со стороны лагеря неслись азартные вопли: ребята играли в волейбол. Конец рабочего дня, личное время.
— Саша, ты идиот, — говорил профессор Лямзин, сладко щурясь на закат. — Полжизни учился, чтобы остальные полжизни потратить на жесты. От жестов, пойми, ветер не поднимется, даже листики на дереве от жестов не шелохнутся…
Содержание журчащего монолога было традиционным, как эта река, как скала, как танцующий ножик в руках молчаливого слушателя.
Впрочем, профессор имел право на такие слова и на подобный тон. Начальник экспедиции, как-никак; более того — руководитель реставрационной мастерской. Доктор искусствоведения. А его подчиненный, художник-реставратор, еще со студенческих лет ходил у профессора в любимчиках, так что нет ничего необычного, если учитель решил вогнать ученика в ум.
Учить кого-то — было для этого человека лучшим отдыхом.
— …Твои чудачества, мой милый, защищают тебя только до определенной грани. Ты понимаешь, о чем я… и о ком. Это очень опасные люди, Саша. ОЧЕНЬ ОПАСНЫЕ! И им нужны гарантии… Ау! Ты меня, вообще, слушаешь?
Художник-реставратор отложил нож и принялся полировать странного вида деревянную штуковину, с которой возился весь последний месяц. Он что-то мурлыкал себе в бороду.
— Оставь ты свою финтифлюшку! Ему о серьезных вещах, а он дурью мается… Когда ж ты повзрослеешь? Эти твои деревяшки — детский сад. Ей-богу, даже неловко. Ведь ты бригадир, на тебя наши студиозусы смотрят…
Профессор был прав. Его ученик, похоже, застрял в детстве. Все свободные часы, всё внерабочее умение он использовал для постройки плавающих безделок. Не кораблей, нет (такое хобби как раз не вызвало бы удивления), а чего-то совершенно невразумительного. Точнее всего было бы называть эти изделия «предметами». Причем, размера немаленького: отдельные экземпляры доходили до полуметра в длину. Детали для них реставратор Саша вырезал из сосны, затем пропитывал специальным составом, чтобы сохранялись они долгие годы… он ведь классный химик, помимо прочих достоинств, — в вопросах химии, кстати, и не сошелся с деловыми партнерами профессора Лямзина… так вот, вырезал подолгу, тщательно шлифовал, иногда расписывал, если того требовал художественный замысел, в общем, расходовал кучу сил и времени, прежде чем один-единственный предмет появлялся на свет.