Рекорд высоты
Шрифт:
Тим вспомнил, что прерыватель, который он монтировал, испытывался в термокамере при особых условиях, при температуре минус сто пятьдесят градусов! Он еще тогда удивился этому, но только сейчас понял, зачем это было нужно. Правда, кабина, видимо, сделана с тепловой изоляцией, а также окружена газом, но насколько всего этого достаточно, чтобы защитить живое существо от холода в двести семьдесять градусов?
Бабкин вздрогнул и поежился. Действительно, что-то стало холодно. Он взглянул на зеркальный люк и увидел, что стекло снова покрылось инеем.
Осторожно
***
Дискообразная ракета вертикально поднималась вверх со скоростью пассажирского самолета. Ей не нужно было мчаться, обгоняя звук. Неторопливо и методично она несла свои многочисленные приборы сначала сквозь плотный воздух тропосферы, затем миновала слой озона, спокойно прошла сквозь невидимый ионизированный слой "Д", являющийся надежной преградой для длинных радиоволн, и теперь подбиралась к слою "Е".
Наша атмосфера - словно слоеный пирог; причем только нижние его слои тоненькая корочка (если придерживаться сравнения с пирогом) - более или менее исследованы, все остальные пока еще темны и загадочны. Поэтому произвести своеобразный "разрез атмосферы" при помощи ракеты с приборами было очень полезно для исследования "темных слоев".
Ракета, в которой сейчас находился техник Бабкин, точно сообщала на землю все особенности неисследованных слоев. Инженер Дерябин предполагал, что эти данные, полученные только за одни сутки испытаний летающего диска, могут составить целый том. Ничего похожего не было в истории исследований воздушного океана.
Может быть, только сейчас Бабкин вполне ясно осознал, что представляют собой испытания, невольным свидетелем которых он стал.
...Как в сказке, где от волшебного слова мгновенно наступает весна, так и сейчас в обледеневшей кабине снова настала даже не весна, а жаркое лето.
Недоверчивый и рассудительный Бабкин меньше всего этого ожидал. Он не верил в сказки. С презрительной усмешкой он смотрел, как на пушистом инее, покрывавшем окно, в самом центре его показались тонкие светлые прожилки, затем, постепенно расширяясь, они стали ручейками и разбежались в стороны.
Выпуклое стекло очищалось от снега, как пригорок под весенним солнцем.
Стало тепло. Исчез мороз космических пространств, о котором только что думал Тимофей. Он не мог поверить в эти чудеса. Он знал, что ракета не опускается, она летит вверх.
Нагнувшись над мокрым стеклом, Бабкин увидел землю.
В первый момент он даже не понял, что там, внизу... То ли облака, то ли горы? Да, конечно, облака.
Но как они далеко!.. Повернув голову вправо, Тимофей, наконец, заметил, что у самой кромки облаков выступает земля. Именно "выступает", потому что она действительно кругла. Может быть, только начиная с этой высоты, земля кажется шарообразной. Ее край пропадает в лиловой глубине... Да, таким здесь кажется горизонт. И невольно возникает странная мысль: "Может быть, это и есть "край земли"?.." Шагнешь, оступишься - и полетишь в космос.
Бабкину опять стало холодно. Но это было только нервное ощущение. В кабину снова возвращались тропики. Они властно заполнили ее всю, высушили и подогрели воздух. Пчела словно ожила от зимней спячки и, взлетев с тетради, ударилась о стекло. Внизу, в сотне километров от этого круглого окна, распускались под солнцем медвяные цветы.
Лютый мороз - и тропическая жара! Холод - и опять нестерпимый зной!.. Тяжелый и нелепый сон! Бабкин не понимал, что с ним происходит.
Вдруг в стеклянных трубках, идущих к приборам, на потолке появилось фиолетовое сияние. Ярко-зеленым светом вспыхнули толстостенные колбы с жидкостями. В колбе у самого потолка задрожал переливающийся всеми цветами радуги огонек.
Бабкин в первый момент растерялся; он подумал, что сейчас может быть взрыв. Но это скверное ощущение быстро прошло, и, собравшись с мыслями, он решил отметить все эти непонятные явления в тетради.
Скрупулезно и точно Бабкин записывал время, продолжительность свечения и характер реакции. Он был уверен, что всё это нужно.
Бабкин взглянул на окно. По стеклу металась пчела.
Неожиданно карандаш выпал у него из рук, а в глазах помутилось, он едва не упал с перекладины аккумуляторного каркаса, где он сидел.
Нет, это ничего... Жара, наверное, так действует.
Однако новые страшные и непонятные ощущения заставили Бабкина собрать все свои силы, чтобы не потерять сознания.
Ему казалось, что сверху на него льется расплавленный металл. Обжигающие струи огненными змеями поползли по телу.
Страшная догадка мелькнула у Бабкина: "Не космические ли лучи?" Они, как бумагу, пронизали своими смертоносными иглами металлический каркас кабины.
От них никуда не денешься. Ни мороз, ни зной не остановили Бабкина: он всё испытал, он всё перенес, чтобы только не помешать этому небывалому полету. Но что же делать сейчас? Остановить?
Но как? Где находятся реле, выключающие моторы, он не знает.
Выключить питание? Невозможно. Замрут все аппараты, и тогда, наверное, прекратятся все начавшиеся реакции.
Нет, всё это не спасет его. Стоит только выключить мотор, и вся лаборатория ринется вниз, уже ничем не удерживаемая в разреженной атмосфере. Где-нибудь у земли она ударится о плотный воздух и разобьется.
Надо лететь вверх, навстречу смертельным лучам!
Бабкин бессильно сполз на пол, к люку. На стекле лежала застывшая пчела.
Ракета продолжала свой полет.
***
Дежурный по сельсовету Микола Горобец, наконец, снова дозвонился до дежурного по научно-исследовательскому институту.
Тот ему сообщил, что он и сейчас не может подозвать к телефону ни инженера Дерябина, ни его помощницу.
– Почему?
– опешил Горобец.- Опять заняты. Но мне...
– Они выехали в командировку,- спокойно сообщил дежурный.
Испытания продолжаются
На маленький аэродром летного училища, расположенного в нескольких десятках километров от колхоза, где дежурил Горобец, садился большой транспортный самолет.