Реквием по Германии

Эти дни каждый немец проводил в искуплении собственных грехов и в земных страданиях за все прегрешения своей страны, очистившейся от скверны стараниями великих держав или, по крайней мере, трех из них.

До сих пор мы живем в страхе. По сути, это страх перед Иванами, но вместе с тем и паническая боязнь венерических заболеваний, переросших в эпидемию, и оба эти несчастья, право, стоят друг друга.

Стоял

чудесный ясный студеный день, один из тех, когда только и хочется греть руки у пылающего камина да лениво почесывать собаку за ухом. Однако у меня не было ни камина, ни угля, а собак я никогда особенно не любил. Но благодаря стеганому одеялу, укутывающему мои ноги, я с относительным комфортом работал дома в гостиной, служившей мне одновременно и офисом, когда раздался стук в дверь, вернее, в то, что именовалось входной дверью.

Чертыхнувшись, я поднялся с кушетки.

– Подождите минутку! – крикнул я через дверь. – Не уходите. – Я повернул ключ в замке и потянул на себя массивную медную ручку. – Толкните дверь с той стороны, это помогает! – прокричал я снова и услышал скрип ботинок на лестничной площадке, а затем почувствовал, как на дверь налегли с другой стороны. Она содрогнулась и наконец открылась.

Передо мной стоял высокий мужчина лет шестидесяти. Сердитое скуластое лицо с коротким носом и старомодными бакенбардами делало его похожим на старого вожака стаи бабуинов.

– По-моему, я себе что-то сломал, – проворчал он, потирая плечо.

– Весьма сожалею. – Я отступил в сторону, пропуская нежданного посетителя. – Здание немного осело, и дверь перекосило. Нужно бы ее перевесить, но вот беда: инструментов не достать, – посетовал я и жестом пригласил его в гостиную. – И все же нам здесь не так плохо. Стекла целы, и крыша вроде не протекает. Присаживайтесь. – Я указал на единственное кресло, а сам возвратился на кушетку.

Мужчина поставил на пол портфель, снял котелок и сел, тяжело дыша. Свое серое пальто он расстегивать не стал, впрочем, меня это нисколько не смутило.

– Я прочитал ваше маленькое объявление на стене дома по Курфюрстендам, – пояснил он.

– Неужели? – удивился я. На прошлой неделе я приклеил небольшую квадратную карточку – теперь и содержание-то ее вспоминалось с трудом – среди многочисленных брачных объявлений, которыми пестрели стены берлинских зданий, покинутых хозяевами, абсолютно не надеясь, что кто-либо соизволит прочесть ее. Идея принадлежала Кирстен, и надо же, она оказалась права.

– Доктор Новак, – представился мой собеседник. – Я инженер. Инженер-технолог на металлургическом заводе в Вернигероде, который специализируется на выплавке цветных металлов.

– В Вернигероде? Это в горах Гарц, не так ли? – припомнил я. – В Восточной зоне?

Он кивнул.

– Меня пригласили в Берлин прочесть цикл лекций в университете. Сегодня утром в гостиницу «Митропа», где я

остановился, на мое имя пришла телеграмма.

Я нахмурился, пытаясь вспомнить эту гостиницу. Новак помог мне:

– Это одна из гостиниц, устроенных в бункере. – На мгновение мне показалось, что он собрался было подробнее рассказать о ней, но затем передумал. – Телеграмма от жены. Она настаивает, чтобы я как можно скорее возвратился домой.

– На то есть какие-то особые причины?

Он подал мне телеграмму.

– В ней говорится, будто моя мать нездорова.

Я развернул телеграфный бланк и, пробежав глазами отпечатанные строчки, отметил для себя, что на самом деле в ней говорилось о серьезной болезни матери.

– Весьма сожалею...

Доктор Новак отрицательно покачал головой.

– Вы не верите сказанному здесь?

– Я не верю, что эту телеграмму отправила моя жена, – сказал он. – Моя мать и в самом деле стара, но у нее на редкость крепкое здоровье. Всего два дня назад она рубила лес. Нет, телеграмму, как я подозреваю, состряпали русские, чтобы заставить меня побыстрее возвратиться домой.

– Зачем?

– В Советском Союзе не хватает ученых, и, я полагаю, они намерены депортировать меня, принудить к работе на одном из своих заводов.

Я недоуменно пожал плечами:

– А зачем же тогда они разрешили вам поехать в Берлин?

– Судя по всему, приказ о моей депортации только что получен из Москвы, и советские военные власти желают вернуть меня как можно скорее.

– А вы телеграфировали своей жене, чтобы она подтвердила это?

– Да. Все, что она ответила: я должен немедленно вернуться.

– Итак, вы хотите знать, не арестовали ли ее иваны?

– Я обратился в военную полицию здесь, в Берлине, – сказал он, – но...

Тягостный вздох безошибочно обрисовал мне результат его визита в полицию.

– Нечего было и надеяться, они не помогут, – сказал я. – Вы правы, что пришли ко мне.

– А вы сможете мне помочь, господин Гюнтер?

– Это значит, что придется отправляться в зону, – сказал я, большей частью адресуясь к самому себе, будто меня надо было убеждать в этом. – В Потсдам. Там, в штабе Группы советских войск, можно кое-кого подкупить. Думаю, это будет вам стоить далеко не пару плиток шоколада. Нет ли у вас случайно нескольких долларов, доктор Новак?

Он отрицательно покачал головой.

– Кроме всего прочего, мне тоже причитается кое-какой гонорар. – Я кивнул на его портфель: – Что там у вас?

– Боюсь, только бумаги.

– Может, найдется что-нибудь стоящее среди вещей в отеле? Он опустил голову и безнадежно вздохнул.

– Послушайте, господин доктор, а что вы предпримете, если ваша жена и в самом деле задержана русскими?

– Не знаю, – угрюмо ответил он. На мгновение его глаза потускнели.

Похоже, дела у фрау Новак обстоят не блестяще, подумалось мне.