Реквием по Homo Sapiens. Том 1
Шрифт:
Ближе к полуночи на пороге появилась моя кузина Катарина. Я так и не понял, как она, одна и незрячая, нашла дорогу в лабиринте Академии. Она устроилась рядом со мной на полу, поджав ноги, и начала меня соблазнять – исподтишка, по-скраерски. Я был заинтригован тем, что женщина старше и умнее меня уделяет мне столько времени, а она, видимо, понимала, как меня к ней влечет. Я говорил себе, что она, наверно, тоже немного влюблена в меня, хотя и знал; что скраеры часто ведут себя так не ради удовлетворения страсти, а ради осуществления какого-нибудь мимолетного видения. В некоторых варварских краях, где еще не овладели искусством генотипирования, браки (и романы)
Мы обсуждали то, что она сказала Соли о судьбе, в частности о моей. Смеясь, она сняла перчатку с моей правой руки, провела пальцами по линиям у меня на ладони и предсказала мне жизнь, «не поддающуюся человеческим меркам». Я подумал, что у нее хорошо развито чувство юмора. Когда я спросил, значит ли это, что моя жизнь будет невообразимо длинна или, наоборот, коротка до нелепости, она одарила меня своей прелестной, таинственной скраерской улыбкой и сказала:
– Для фотино мгновение длится бесконечно, а для божества вся наша вселенная существует всего лишь мгновение. Ты должен научиться любить каждое свое мгновение, Мэллори. – (К утру я благодаря ей узнал, что мгновения сексуального экстаза и любви могут длиться поистине бесконечно. Тогда у меня еще не было ответа на вопрос, следует ли приписать это чудо отрицающему время искусству скраеров или такой властью обладают все женщины.)
Эта ночь также была временем горестных прощаний. В какой-то момент Бардо с мокрыми, горящими от тоалача глазами отвел меня от Катарины и сказал:
– Ты лучший друг, который у меня когда-либо был. Лучших друзей, чем ты, вообще ни у кого не было. А теперь Бардо суждено потерять тебя из-за глупой клятвы. Это нечестно! Почему эта холодная, пустая вселенная, одарившая нас тем, что мы издевательски называем жизнью, ведет себя так варварски нечестно? Я, Бардо, готов кричать об этом во все горло, чтобы слышали Туманность Розетты, Эта Киля и Регал Люс. Это нечестно, и вот почему нам дается мозг, чтобы строить козни, обманывать и плутовать. Сейчас я скажу тебе кое-что – я придумал это, чтобы обмануть смерть. Тебе это не понравится, мой храбрый, благородный друг, но завтра ты должен дать Соли выиграть. Он горд и тщеславен, совсем как мой отец, и терпеть не может, когда его в чем-то превосходят. Я в людях хорошо разбираюсь. Дай ему выиграть эти состязания, и он освободит тебя от клятвы. Пожалуйста, Мэллори, если любишь меня, дай ему выиграть эти дурацкие гонки!
Поздним утром я натянул свою камелайку и вышел, чтобы позавтракать с матерью. Мы встретились в одном их кафе, которые тянутся вдоль Продольной напротив Гиацинтовых Садов.
– Ты сегодня соревнуешься с Соли и при этом всю ночь не спал, верно ведь? Вот, выпей-ка кофе – это фарфарский, высший сорт. Я учу тебя стратегии с четырех лет, а ты не спишь в ночь перед состязаниями.
– Бардо говорит, что я должен дать Соли выиграть.
– Дурак он толстый, твой Бардо. Я твержу тебе об этом двенадцать лет. Он считает себя умным, но это не так. Я могла бы поучить его уму-разуму, когда мне самой было четыре года.
Она налила кофе в мраморную чашку из хрупкого голубого кофейника и подвинула ее ко мне. Я попробовал горячий напиток, и следующие слова матери застали меня врасплох.
– Мы можем покинуть Орден, – прошептала она, косясь на двух мастер-механиков за соседним столиком. – Новой академии – трийской, ты знаешь, о чем я – требуются хорошие пилоты, такие, как ты. Нашему Ордену монополии никто не давал.
Я испытал такой шок, что пролил кофе себе на колени и обжегся. Коалиция торговых пилотов Триа – этих изворотливых, беспринципных вещистов и тубистов – давно уже пыталась подорвать власть нашего Ордена.
– Что ты такое говоришь? Ты хочешь, чтобы мы стали предателями?
– По отношению к Ордену – да. Лучше тебе изменить нескольким необдуманно данным обетам, чем загубить жизнь, которую я тебе дала.
– Ты же всегда надеялась, что я когда-нибудь стану Главным Пилотом.
– На Триа ты сможешь стать торговым магнатом.
– Нет, мама. Ни за что.
– Может, тебя это удивит, но есть пилоты, которым на Триа предлагали приличные земельные наделы. Программистам и канторам тоже.
– Но никто из них не согласился, верно?
– Пока нет, – призналась она, барабаня пальцами по столу. – Но недовольство среди специалистов сильнее, чем ты полагаешь. Некоторые историки, Бургос Харша в том числе, придерживаются мнения, что Орден загнивает. А пилотов возмущает обет безбрачия, хотя, по-моему, обычай вступить в брак не менее возмутителен. – Посмеявшись немного, она продолжала: – Внутри Ордена творится такое, что тебе и не снилось. – Она засмеялась снова, как будто знала что-то, чего не знал я, и откинулась назад в выжидательной позе.
– Я скорее умру, чем отправлюсь на Триа.
– Бежим тогда на Лешуа. Твоя бабушка охотно примет нас, хотя ты и бычок.
– Сомневаюсь.
Моя бабушка, которую я никогда не видел, дама Ориана Рингесс, воспитала мою мать, Жюстину и Катарину как подобает. «Как подобает» в понятиях лешуанского матриархата значит раннее посвящение в женские тайны и соблюдение строгих языковых правил. Мужчины у них именуются не иначе как «бычки», «петушки», а иногда и «мулы». Влечение между мужчиной и женщиной определяется как «гнилая горячка», а гетеросексуальный брак – как «прижизненный ад». Гранд-дамы, среди которых бабушка занимает один из высших постов, отвергают Мнение, что из мужчин получаются лучшие пилоты, чем из женщин, и содержат одну из лучших в Ордене элитных школ. Когда мать с Жюстиной прибыли в Борху, ни разу не видев мужчин, их глубоко шокировало – а мать еще и ожесточило – то, что молодые самцы вроде Лионела и Соли в математике могут быть сильнее, чем они.
– Дама Ориана, – сказал я, – не сделает ничего, что могло бы посрамить матриархат, – разве не так?
– Слушай меня. Слушай! Я не позволю Соли убить моего сына. – Слово «сын» она вымолвила с таким душераздирающим отчаянием, что я невольно взглянул на нее в тот самый момент, когда она разрыдалась. Нервно выдернув несколько прядей из-под скрепляющей их кожаной ленты, она осушила ими лицо. – Слушай меня. Наш блестящий Соли вернулся из мультиплекса, но блеск его не столь уж велик. Мне случалось обыгрывать его в шахматы – три партии из четырех, пока он не перестал со мной играть.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я заказала тебе хлеб. – Она сделала знак роботу-прислужнику. Тот подкатился к столу и поставил передо мной корзину с ломтями свежего, горячего черного хлеба. – Ешь и пей кофе.
– А ты почему не ешь?
Обычно она тоже ела хлеб на завтрак – мать, как все ее сестры на Лешуа, не признавала пищи животного происхождения, даже искусственного мяса, которое любят почти все жители нашего города.
Я взял продолговатый ломтик и с удовольствием стал жевать. Мать взяла из глубокой мисочки шоколадный шарик и сунула его в рот.