Реквием по Homo Sapiens. Том 1
Шрифт:
– У Тувы, мамонта, копье не больше моего. Смотрите! – При этом он не преминул прочесть свой любимый стишок:
Тонкий и короткий Не дружит с красоткой. Толстый и длинный — Вот он, друг старинный!Мулийя, толстая косоглазая мать Ментины, осведомилась:
– Разве женщины ложатся с мамонтами?
– Твое дело – разжечь в женщине огонь, а не убивать ее своим копьем, – заметила Анала, и все, включая Бардо, засмеялись.
– Однако тут холодно, – поежился он.
– Смотри, копье заморозишь, –
– То-то же, заморозишь. Ох, горе, горе. – Он моргнул мне и вернулся в хижину, чтобы одеться.
Мужчины и женщины, пошутив еще немного, разбрелись. Юрий, удержав меня за руку, сказал:
– Странный человек Бардо. Вы все, сыны Сенве из южных льдов, странные. Храбрые и сильные, да, но странные.
Я промолчал, боясь, что выходки Бардо вместе с моими дурацкими ужимками заставили Юрия заподозрить в нас городских жителей. Но из дальнейших его слов стало ясно, что он считал странным не только нас с Бардо.
– Соли тоже странный. Никогда не видел, чтобы человек получал так мало радости от жизни. Он любит Жюстину, как солнце любит землю, но видя, что она не способна отразить все его сияние, становится холодным, как звезда. Он забывает, что такая любовь – это напрасная попытка души уйти от своего одиночества. Очень странно. А ты, Мэллори, самый странный из всех – ведь ты убил собственного доффеля. Что может получиться из такой странности? – Он с явным беспокойством уставился на меня своим глазом. – Не знаю, не знаю.
Через его плечо я видел хижины Манвелины. Из ближней как раз вышел Лиам. Расчесав пятерней свои длинные светлые волосы, он прошел к мясной яме и отрубил кусок тюленины. Чуть позже из хижины, пятясь задом, вылезла Катарина. Она встала и улыбнулась ему так, что у меня возникло желание вцепиться зубами в скалу. Она пошла к входным кострам, а я отступил в тень Пещерного Старца, чтобы она меня не заметила, посмотрел на Юрия и сказал:
– Я тоже не знаю.
Я последовал за Катариной до нашей хижины. Не желая, чтобы она подумала, будто я шпионю за ней, я выждал немного и лишь потом пролез внутрь, стараясь делать это как можно тише. Все наши горючие камни были зажжены, и хижину заливало море золотого света. Соли ушел – то ли покормить собак, то ли побегать на лыжах по лесу, что он любил делать на рассвете. Жюстины тоже не было. Я залег в темном входном туннеле. Катарина, став на колени перед своей снеговой постелью, обвела взглядом стены хижины и откинула в сторону шкуры. Потом начала раскапывать плотно утоптанный снег – так тихо, что даже ее дыхание звучало громче. Вскоре она выкопала ямку фута два глубиной. Подняв голову – я, несмотря на свою ревность, невольно залюбовался ее красотой, – она огляделась еще раз и достала из своего тайника, одну за другой, пять криддовых сфер, прозрачно-зеленоватых, чуть поменьше яиц гагары. Катарина осторожно открыла первую сферу и достала из внутреннего кармана парки прядь светлых волос. Скатав волосы в золотистый комок, она поместила их в сферу. То же самое она проделала с остальными емкостями, уложив в них обрезки ногтей, детский молочный зуб и – надо же! – черный отрезанный палец ноги Джиндже, у которого обморожение перешло в гангрену. Под конец – я видел это ясно, поскольку она сидела на корточках спиной ко мне – она снова порылась в своих мехах ниже живота и достала, как я догадался, маточное кольцо, без сомнения, наполненное спермой Лиама. Его она, должно быть, опорожнила в последнюю сферу, спрятала все сосуды обратно и закопала ямку.
Разозлившись, я забыл, что не должен выглядеть
Я встал и сказал:
– Надеюсь, ты собрала достаточно проб.
Она подскочила, содрогнувшись всем телом – с ней случалось это иногда, когда она засыпала, лежа рядом со мной.
– Ох… я не знала, что ты… – Она прикрыла тайник шкурами и села на них, грея под мышками озябшие пальцы.
Мне хотелось взять ее руки в свои и перелить в них свой жар, но я был очень зол и потому спросил:
– Ну так как – много собрала?
– Право, не знаю.
– Ты уже три дня мотаешься по пещере – сколько тебе еще понадобится? – Мы планировали собрать не меньше двадцати образцов девакийской плазмы и тканей – по пять от каждой из четырех семей. По словам мастер-геноцензора, этого должно хватить, чтобы составить понятие о хромосомах всего племени.
– Не знаю, – повторила она.
– Почему бы просто не сосчитать их?
– Откуда у тебя эта мания – все считать?
– У меня математическое мышление.
Она потерла руки и подула на них. В воздухе стоял пар от ее дыхания.
– Ты хочешь спросить, со сколькими мужчинами я имела дело – так вот, их недостаточно. – За сим последовала так бесившая меня скраерская поговорка: – Что будет, то было; что было, то будет. – Катарина согнула пальцы. – Я не Бардо и не считаю своих…
– Сколько?
– Ответить на твой вопрос было бы жестоко.
– И все же – сколько? Семь? Восемь? Эта варварская оргия длится трое суток.
– Меньше, чем ты полагаешь. Я люблю мужчин не до такой степени, как вы с Бардо – женщин.
Я подошел к ней и схватил ее за руки.
– Двое? Трое? Все это время я не мог тебя найти. Сколько их было?
– Мужчина был только один – понимаешь? – с грустной улыбкой ответила она.
Еще бы не понять. Передо мной сразу возникли нагие тела ее и Лиама. Я пытался думать о другом, но не мог. Моя прекрасная Катарина лежала под ним, прижимая к себе его ягодицы. Эта картина горела во мне, напоминая похабные фрески, которые переливаются под белой кожей инопланетных шлюх. Я стиснул зубы и спросил:
– Значит, ты все время была с Лиамом? Почему?
– Лучше мне не говорить. Это было бы жестоко…
Настаивать было глупо, но я в тот день был особенно глуп и повторил:
– Почему?
Она отняла у меня руки и сказала:
– Лиам не такой, как другие мужчины… цивилизованные мужчины.
– Мужики, они и есть мужики. Чем это он такой особенный?
– Когда он… когда я… когда мы вместе, он не думает о болезнях, о других мужчинах, с которыми я была, о последствиях… он не всегда думает, понимаешь? Знаешь, как здорово быть с кем-то, кто в такой момент только твой?
– Нет, – честно ответил я.
– Это экстаз.
– Экстаз, – повторил я, глядя ей в глаза. От ревности у меня напряглись жилы на шее.
– С Лиамом это так же естественно, как дышать… он терпелив, понимаешь?
Я закрыл глаза и представил себе этот самый экстаз – представил Катарину с зажмуренными веками, с запрокинутой головой. Моя ревность преобразовалась в желание, гнев уступал место похоти. Пульсирующая кровь распирала меня изнутри. Несмотря на эти разгульные три дня, а может, как раз благодаря им, я страстно желал Катарину – я просто умирал от желания. Я уже шептал ей на ухо какие-то извинения, почти помимо воли, запустив руку в шелк ее волос. Я, как варвар, целовал ее шею. Я снимал с нее шкуры, а она все это время смотрела на меня широко раскрытыми, но ничего не видящими глазами. Внезапно она кивнула, словно увидев нечто доступное только ей, взяла мое лицо в ладони и медленно произнесла: