Реквием по любви
Шрифт:
Сейчас в ней заговорила женщина, которая захотела поиграть. Показать этому мужчине, какую он совершил ошибку. Она медленно села в кровати, и до умопомрачения эротично потянулась. Словно кошка, спину выгнула, прекрасно осознавая, как сексуально смотрится грудь в вырезе клубного платья.
— Не могу сказать, что сильно расстроилась, — окинув Алексея надменным взглядом, произнесла девушка, — Ты ведь тоже не в моем вкусе. И нет. Говорить, что между нами ничего не было, совсем не нужно. По тебе видно — не возьмешь женщину против ее воли.
Алексей наблюдал за ней, слегка, прищурившись.
— Откуда такая уверенность? — Гордеев придвинулся так близко, как только мог, — Ты ведь меня совсем не знаешь.
— Я встречала подобных людей, — парировала Алмазова, — Слишком правильных…
Соня ощущала жар его тела. Казалось, еще секунда, и он поцелует ее. Даже замерла в ожидании. Но, Алексей, со спокойным выражением лица, откинулся на подушки. Алмазова сжала простынь в кулак, от разочарования. Она не отдавала отчета своим действиям. Не понимала зачем, для чего. Его запах дурманил. Склонив голову на бок, и невинно хлопая пушистыми ресницами, девушка позволила шелковой бретельке сползти вниз. Видела, как загорелся взгляд мужчины, и от этого по телу разлилось приятное тепло.
— Как ты считаешь, Алексей, — соблазнительно промурлыкала девушка, — Я красивая?
— За всю свою жизнь, не встречал никого краше, — честно признался мужчина.
Осмелев, Соня, не задумываясь о последствиях, оседлала Гордеева, наклоняясь к его лицу. Их разделяли какие-то сантиметры. Алексей напрягся всем телом. Подобного поворота событий он никак не ожидал.
— Соня, — прохрипел он, вмиг осевшим голосом, — Ты что вытворяешь?
— Поцелуй меня! — обхватив руками, лицо мужчины, попыталась притянуть еще ближе.
Мужчина отстранился, схватив ее запястья:
— Что за игры, Соня, — рявкнул он, хорошенько встряхнув девушку.
— Поцелуй! — шептала Алмазова, не замечая его грозного взгляда, — Всего один раз…
Алексей грубо опрокинул девушку на спину, и, навалившись сверху, прошептал в самые губы:
— Всего один раз меня не устроит! Если я тебя сейчас поцелую, то просто не остановлюсь. Останешься здесь на всю ночь. А утром, будешь раскаиваться о содеянном. Если, конечно, ты не ко всем в постель, в первый же день прыгаешь!
Соня отвернулась, не в силах выдержать его осуждающий взгляд. Смотрела куда угодно, только не на Гордеева. Наваждение вмиг слетело. Осталась лишь суровая реальность. Жизнь, в которой ради спасения семьи, ей придется пожертвовать собой. Мгновение назад, Соня страстно желала узнать, какого это — быть с кем-то по обоюдному согласию. Целовать человека, который пробуждает в душе тысячи нервных окончаний, и чувств, а не тварь, при одном взгляде, на которую обостряется лишь рвотный рефлекс.
Тяжело вздохнув, девушка попыталась выбраться из-под Алексея, но он не позволил. Внимательно наблюдая за Соней, уловил столь резкую перемену в ее настроении.
— Я обидел тебя?
Соня слегка покачала головой:
— Нет…
— Тогда посмотри на меня, — не унимался Гордеев, — Я знаю, что ты не такая…Не ша**ва. Из другого теста слеплена. Поэтому и непонятно, что вдруг на тебя нашло.
Алмазова посмотрела на Алексея так, что у него испарина на лбу выступила. Взросло. Отчаянно. С мольбой.
— Оказывается, стараясь убежать от проблем, люди загоняют себя в угол еще быстрее…
Раздались шаги на лестнице. Кто-то приближался. Гордеев в мгновение ока, скатившись с Сони, вскочил на ноги. В комнату без стука ворвался Андрей.
— Спасибо, братишка, что помог, и за Сонькой приглядел.
Кивнул Алексею, в знак благодарности:
— Соня, ты как? Синяков не осталось?
Девушка хлопнула себя ладошкой по лбу. Как она вообще могла забыть, что произошло внизу. Чувство стыда накатило с новой силой. Эгоистка!
— Порядок, — ответила слишком раздраженно, все еще злясь на саму себя, — Лиза?
— Уже успокоилась. Внизу с Соколом сидит, — Андрей, присев на край кровати, погладил подругу по голове, — Домой пора, Сонь. Ты своего водителя вызовешь, или с нами?
— Нет, — отчаянно замотала головой девушка, бросая косые взгляды в сторону Алексея, — Не хочу домой. Я с рыжиком поеду. У нее переночую.
***
Карпова поежилась, обхватив себя руками. Становилось прохладно, и даже пиджак Похомова, не согревал должным образом. Мыслей в голове не было. Вообще никаких. Словно в вакууме находилась, и ничего вокруг не замечала. Страха из-за покушения не осталось. Только недоумение. Хотелось закричать, набрав полные легкие воздуха: «— За что? Зачем?». Неожиданно нахлынули воспоминания, от которых ком в горле встал, и слезы на глаза навернулись.
Марина Карпова была безумно красивой и экстравагантной женщиной. Такой ее Лиза и запомнила. Уважаемый преподаватель средней школы, виртуозно владеющий тремя языками. Поклонники не давали прохода, но все, как один, получали отказ. Жизненная энергия била из нее фонтаном. Одной улыбки Марины, искренней и чистой, хватало, чтобы жизнь Лизы наполнялась счастьем. Они всегда были вместе. И дома, и в школе. Разлучались лишь на время уроков. То было самое счастливое время в жизни девушки. Мама всегда оберегала, защищала, и поддерживала в трудные минуты. Об отце Лиза не спрашивала — этот вопрос всегда приводил к слезам. Видеть, как Марина плачет, было для маленькой девочки самым большим наказанием. Наверное, поэтому, она росла послушным и тактичным ребенком.
Иногда, глаза матери становились пустыми, безжизненными. В такие моменты, женщина стояла у окна, и молчала, взирала печальным взглядом в бескрайнее небо. Словно переживала известное лишь ей одной горе. Или искала ответы на свои вопросы там, наверху. Погруженная в свои воспоминания, девушка и не замечала, что слезы, не переставая, стекают по лицу. Что Соколов спрашивает ее о чем-то. Было все равно. Перед глазами стоял лишь школьный двор, и проклятые ступени, на которых и остановилось сердце ее мамы. Именно там Марину и застрелили. Прямо на торжественной линейке первого сентября. Мир рухнул тогда. Лиза помнила все. Хриплый предсмертный голос матери. Остекленевший взгляд. Взгляд человека, которого только что покинула жизнь. Марина все же нашла в себе силы попрощаться с дочерью. Обливаясь слезами, она прижала дочь к окровавленной груди, и прошептала: