Реквием в Вене
Шрифт:
Берта ощутила себя в состоянии какого-то невероятно легкого и приподнятого настроения. И Альма, и ее отец были совершенно правы. Ей действительно требовалось чаще выезжать в свет.
На коленях Альмы Шиндлер покоился ее театральный бинокль.
— Вы позволите? — произнесла Берта, протягивая руку к нему.
— Он в вашем полном распоряжении.
Берта не спеша подрегулировала резкость изображения по своему зрению. Когда в фокусе проявились лица, она начала обзор огромного зала, останавливаясь на приблизившихся лицах второго и третьего ярусов лож. Переливающаяся яркими бликами диадема
Внезапно она остановила плавное движение по кругу, наткнувшись на знакомое лицо. Эта фигура попала в фокус на мгновение, но Берта крепко держала крошечный бинокль в руках и смогла хорошо настроить четкость изображения.
Господин Зигфрид Блауэр. Его давно вышедшие из моды бакенбарды котлетками не позволили ей ошибиться. Берта на минутку отвела бинокль от глаз, чтобы прикинуть, сколь далеко завел ее этот обзор.
Да, так она и предполагала. Он сидел совершенно один в личной ложе Малера во втором ярусе. Вновь поднеся бинокль к глазам, Берта увидела, как Блауэр наклонился вперед, положив кисти рук на обтянутый алым бархатом барьер. Затем он начал проворно действовать пальцами своих рук, как будто играя на фортепьяно. Сначала это походило на нервный тик, но он не переставал манипулировать своими руками в соответствии с каким-то неслышным ей ритмом, точно, как будто скользя по клавиатуре.
Что за странный человек, подумалось ей. И какого же бесстыдства надо набраться, чтобы вот так нагло восседать в ложе Малера! Берта хорошо помнила тот день, когда господин правительственный советник Ляйтнер провел ее и Карла по зданию Придворной оперы, совершенно недвусмысленно высказавшись по поводу заявления Малера, что никто не имеет права пользоваться его ложей. Сам Ляйтнер, член правления оперы, скрыл от композитора тот факт, что сидел в его ложе в тот самый день, когда под Малером обрушился дирижерский помост.
Берта пристально уставилась на мастера сцены, Блауэра. Чем же он все-таки там занимался? По всем канонам сейчас ему самое время было пребывать за сценой, проверяя полную готовность к спектаклю.
— Вы кого-то увидели? — полюбопытствовала Альма.
Берта одарила ее сияющей улыбкой.
— Нет, никого особенного.
Берта уже собиралась вернуть бинокль, но Альма дала понять, что большее удовольствие ей доставляет любоваться буколической сценой, выписанной золотым рельефом на занавесе, в ожидании появления своего обожаемого Малера.
Еще один краткий обзор зала выявил еще несколько знакомых особ. Господин Ляйтнер восседал в ложе второго яруса неподалеку от сцены как раз напротив ложи Малера. Он оживленно беседовал с плотного телосложения дамой с низко вырезанным декольте и до вульгарности крупным рубином на шее. Его супруга? Но большинство мужчин вовсе не склонны проявлять особую словоохотливость в отношении своих жен. Тогда Берту осенило, кто эта дама: бывшая страсть Малера, певица Анна фон Мильденбург, не принимавшая участия в сегодняшнем спектакле под предлогом легкой простуды. Однако же состояние ее здоровья оказалось не столь плачевным, чтобы вынудить ее пропустить торжественное представление. Певица со всеми удобствами расположилась в своем кресле, а ее полные губы выражали нечто среднее между улыбкой и самодовольной ухмылкой.
Через две ложи Берта увидела Жюстину Малер и Натали Бауэр-Лехнер, обе пребывали в довольно-таки мрачном настроении. Даже им был закрыт доступ в святая святых — личную ложу Малера. Натали нервно подергивала гранатовую брошь, приколотую около шеи.
Тут кроется какая-то интрига, мелькнула мысль у Берты.
Прошло уже четверть часа, а опера все еще не начиналась. Берта отчетливо слышала откуда-то из недр за закрытой занавесом сценой лай собак, который ни с чем нельзя было спутать.
— Даже не представляю, что могло случиться, — с нетерпением в голосе произнесла Альма Шиндлер. — Господин Малер обычно так пунктуален.
— Тем больше времени в нашем распоряжении, чтобы любоваться на все это великолепие, — рассмеялся господин Майснер.
Они походили на муравьев. Самодовольных насекомых, разодетых в пух и прах, так довольных своим присутствием в элегантной Придворной опере, как будто билет на этот спектакль делал их никчемное существование достойным проживания.
Если бы только заранее им был известен этот план, изящный окончательный исход! Тем, кто сидел в первых рядах кресел у оркестра, не суждено узнать о нем. Остальные, выжившие, смогут прочитать об этом в утренних газетах.
Пройдет всего несколько минут, и наконец справедливое возмездие постигнет господина Густава Малера.
Такое длительное выжидание. Но оно стоит того. Остались минуты. Всего лишь минуты.
— Соберите животных на сцене, — потребовал Малер, глядя на мечущихся во все стороны собак. Одна из них опорожнилась на деревянное основание того, что должно было изображать мраморную колонну, отчего серая краска потекла.
Из-за кулис был призван выжлятник, пытавшийся навести порядок среди своих псов, в то время как с перепуганного до смерти актера, которому предназначалось осуществить триумфальный вывод гончих, ручьями лил пот.
— Укротите своих собак, слышите? — обрушился Малер на выжлятника, которого, подобно его оперному коллеге под взглядом глаз маэстро, буравчиками пронизывающих его буквально насквозь, моментально прошиб холодный пот.
— Прошу прощения, сударь, — заявил служитель в красной ливрее, — но я не могу позволить вам войти без билета.
— А я заявляю вам, — наседал на него Вертен, — что это — вопрос жизни и смерти. Князь Монтенуово сам лично разрешил нам свободный вход.
От этих слов недоверие и подозрительность служителя только умножились.
— Распрекрасно, а мне император дал разрешение вышвыривать всех дебоширов. Так что извольте удалиться, господа, или я позову на помощь.
Тут неожиданную расторопность в поддержку Вертена проявил Гросс: он изобразил приступ с полуобморочным состоянием, внимание стража храма искусства, естественно, было отвлечено, что дало адвокату возможность прошмыгнуть и в несколько прыжков добраться до входа на второй ярус. То, что сообщил им официант Отто, не оставляло времени на деликатности в переговорах со служителями.