Религиозные чудеса и феномены

Железняк Галина

Благодаря акустическому приспособлению эхо повторяло эти слова через определенные промежутки семь раз. Но двигаться было все же необходимо; коридор расширялся, а спуск становился все более крутым. Под конец перед путником раскрывалось воронкообразное отверстие. В отверстии виднелась висячая железная лестница; он спускался по ней. Достигнув последней ступеньки, смелый путник погружал взоры в бездонный колодец. Его маленькая лампа, которую он сжимал в руке, бросала бледный свет в страшную бездну. Что было делать ему? Возврат наверх был невозможен; внизу ожидало падение в темноту, в устрашающую ночь.

Он замечал слева углубление в стене.

Держась одной рукой за лестницу, а другой протягивая свою лампу, он — при ее свете — замечал ступеньки, слабо выделявшиеся в отверстии. Лестница! Он угадывал в ней спасение и бросался туда. Лестница вела наверх. Пробитая в скале, она поднималась спиралью. В конце ее путник видел перед собой бронзовую решетку, а за ней — широкую галерею, поддерживаемую большими кариатидами. В промежутках между кариатидами виднелись на стене два ряда символических фресок, по одиннадцати с каждой стороны, нежно освещаемые хрустальными лампами, которые были утверждены в поднятых руках прекрасных кариатид.

Маг, называемый пастофором(хранитель священных символов), открывал решетку перед посвящаемым, принимая его с благосклонной улыбкой. Он поздравлял его с благополучным окончанием первого испытания, затем, проходя с ним по галерее, объяснял ему смысл священной живописи. Под каждой из картин виднелись буква и число. Двадцать два символа изображали двадцать две первые тайны ( arcanes) и составляли азбуку оккультной науки, т. е. абсолютные принципы, ключи, которые становятся источником мудрости и силы, если приводятся в действие волей.

Первый символ у египтян носил изображение иерофанта в белом облачении со скипетром в руке, с золотой короной на голове. Белое облачение означало чистоту, скипетр — власть, золотая корона — свет Вселенной.

Тот, кого подвергали испытаниям, был далек от понимания всего окружающего, но неизведанные перспективы раскрывались перед ним, когда он слушал речи пастофора перед таинственными изображениями, которые смотрели на него с бесстрастным величием богов. Позади каждого из них он провидел как бы молнией освещаемые ряды идей и образов, внезапно выступающих из темноты. Благодаря таинственной цепи причин он начинал подозревать в первый раз внутреннюю суть мира. Таким образом, от буквы к букве, от числа к числу учитель объяснял ученику смысл таинственного состава вещей и вел его через Изиду Уранию к колеснице Озириса, от молнией разбитой башни к пылающей звезде и, наконец, к короне магов.

«И запомни, — говорил пастофор, — что означает эта корона: всякая воля, которая соединяется с божественной волей, чтобы проявлять правду и творить справедливость, вступает еще в этой жизни в круг силы и власти над всем сущим и над всеми вещами. Это и есть вечная награда для освобожденного духа».

Слушая эти слова учителя, посвящаемый испытывал и удивление, и страх, и восторг. Это были первые отблески святилища, и предчувствие раскрывающейся истины казалось ему зарей какого-то небесного воспоминания.

Но до конца испытания было еще далеко. После своей речи пастофор открывал дверь, за которой был вход в сводчатый коридор, узкий и длинный. На дальнем его конце трещал и пылал огненный костер. «Но ведь это смерть!» — говорил посвященный и смотрел на своего руководителя с содроганием. «Сын мой, — отвечал пастофор, — смерть пугает лишь незрелые души. В свое время я шел через это пламя, как по долине роз». И решетка, отделяющая галерею символов, закрывалась за посвящаемым. Подойдя к самому огню, он обнаруживал, что пламенеющий костер происходит от оптического обмана, создаваемого легкими переплетениями горящих смолистых веток, расположенных косыми рядами на проволочных решетках. Тропинка, обозначенная между ними, позволяла быстро пройти, минуя огонь.

За испытанием огнем следовало испытание водой. Посвящаемый должен был пройти через стоячую, чернеющую воду, освещенную заревом, падающим от оставшегося позади костра.

После этого два неокора вели его в темный грот, где ничего не было видно, кроме мягкого ложа, таинственно освещенного бледным светом бронзовой лампы, спускающейся с высоты свода. Здесь его тело растирали душистыми эссенциями и, одев в льняные ткани, оставляли в одиночестве.

Посвящаемый растягивался на пушистых коврах великолепного ложа. После всех перенесенных волнений минута покоя казалась ему необыкновенно сладкой. Священная живопись, которую он только что видел, все эти таинственные образы, сфинксы и кариатиды вереницей проходили в его воображении. Почему же одно из этих изображений снова и снова возвращалось к нему, преследуя его, как галлюцинация?

Перед ним упорно вставал десятый символ, который изображал колесо, подвешенное на своей оси между двумя колоннами. С одной стороны на него поднимается Германубис, гений добра, прекрасный, как молодой эфеб; с другой стороны — Тифон, гений зла, бросается головой вниз в пропасть. Между обоими, на самой вершине колеса, виднелся сфинкс, держащий меч в своих когтях.

Слабые звуки отдаленной музыки, которые, казалось, исходили из глубины грота, заставили исчезнуть это видение. Это были звуки легкие и неопределенные, полные грустного и проникающего томления. Металлический перезвон раздражал его ухо, смешиваясь со стонами арфы, пением флейты, с прерывающимися вздохами, подобными горячему дыханию.

Охваченный огненной грезой, чужеземец закрывал глаза. Раскрыв их снова, он видел в нескольких шагах от своего ложа видение, потрясающее силой жизни и соблазна. Женщина-нубийка, одетая в прозрачный пурпурный газ, с ожерельем из амулетов на шее, подобная жрицам мистерий Милитты, стояла перед ним, пожирая его взглядом и держа в левой руке чашу, увитую розами.

Она была знойная и чувственная. Чужеземец не знал, радоваться ему или страшиться. Но красавица медленно подвигалась к нему и, опуская глаза, шептала тихим голосом: «Разве ты боишься меня, прекрасный чужеземец? Я приношу тебе награду победителей, забвение страданий, чашу наслаждений».

Посвящаемый колебался; тогда, словно охваченная усталостью, женщина опускалась на ложе, не отрывая молящего взгляда от чужеземца. Горе ему, если он поддавался соблазну. Как только он дотрагивался до нее, он терял сознание в огненных объятиях… Но после его ждал тяжелый сон.

При пробуждении он чувствовал себя покинутым и охваченным глубоким отчаянием. Кто-то стоял перед ним: это был иерофант. Он говорил ему: «Ты остался победителем в первых испытаниях. Ты восторжествовал над смертью, над огнем и водою, но ты не сумел победить самого себя. Ты, дерзающий стремиться к высотам духа и познания, ты поддался первому искушению чувств и упал в бездну материи. Кто живет рабом своей плоти, тот живет во мраке. Ты предпочел мрак свету, оставайся же в нем! Я предупреждал об ожидающих тебя опасностях. Ты сохранишь жизнь, но потеряешь свободу. Ты останешься под страхом смерти рабом при храме».