Рэмбо 2
Шрифт:
Коу изумленно взирала на манипуляции Рэмбо. Когда он собрал лук, соединив середину дуги с обоими концами и прикрутил винтики при помощи отвертки, что была в лезвии ножа, Коу не сдержала возгласа восхищения. Даже ночью лук, почти слившийся с чернотой зарослей, производил грандиозное впечатление.
Из второго колчана он извлек стрелы, также разборные. Полная длина их составляла тридцать дюймов.
— Лучше винтовки, — коротко пояснил он. — Выстрела не слышно.
— Неужели у вас нет другого оружия? — спросила потрясенная Коу.
Шум в лагере заставил его резко повернуть
Рэмбо резко пригнулся и проскочил под проводом мины. Позади раздался тревожный шепот Коу:
— Как? Вы хотите пойти туда? Где же ваш фотоаппарат?
— Пропал.
Но у нас есть приказ. Я думала… что вам запрещено входить на территорию лагеря. Вы должны только снимать.
Нечем снимать.
Тогда просто наблюдайте. Потом расскажете. Нет. — Рэмбо покачал головой. — Я должен выяснить все на месте.
— А как же… Она осеклась:
— Как же приказы?
Приказы! Рэмбо хорошо знал, что это такое. Его приучили: что бы ни случилось, а приказ выполняй. Без дисциплины, без полного подчинения приказу любая операция обречена на провал.
В ушах у него снова прозвучал голос Траутмэна, муштровавшего их, необстрелянных новичков, в Форт Брэге: «Разум — ваше главное оружие. Помните об этом. Но дисциплина превыше всего. В нашем деле шальные головы не нужны. И что вы там себе думаете насчет моего приказа — меня не интересует. Если я приказываю всем справить нужду, это значит: справить нужду. Тут же. Не сходя с места. Кто начнет снимать штаны, пробежит у меня десять кругов. И потом еще десять, пока не вобьет в свою дурную башку, что я приказал справить нужду, а не штаны снимать. Всем ясно? Основа специальных операций — точность исполнения замысла. Каждый из вас только винтик в сложной машине. Можете проявлять инициативу, но только в рамках поставленной вам задачи. Можете думать самостоятельно, но не забывайте, что вы лишь винтики, от точности которых зависит работа всех остальных частей огромного механизма. Зависят жизни других людей».
В своей жизни Рэмбо боялся только одного: подвести своего названого отца или, вернее, своего единственного настоящего отца, благодаря которому появился на свет несгибаемый боец Рэмбо.
Как поступить сейчас?
Влепил бы ему сейчас Траутмэн десять кругов за нарушение приказа?
Неужто единственный человек, которого он любил, мнением которого дорожил, теперь осудит его?
Но ведь там, мучаются пленные! Полгода, проведенные в этом аду, показались Рэмбо вечностью. А они томятся там еще больше.
И он шепотом сказал Коу на ухо:
— Раз я остался без фотоаппарата…
Пот выступил у него на лбу, когда он твердо закончил:… приказы потеряли силу. Есть люди, которых нужно спасать.
Он решительно шагнул вперед, зная, что совершает непоправимое, что навлекает на себя гнев отца, поступает вопреки его воле. Он упрямо сжал лук и колчан со стрелами и начал спускаться по склону.
8
Он двигался
Когда спуск закончился и они достигли низины, им снова пришлось распластаться на земле и подбираться ближе ползком.
Вопль, вырвавшийся из лагеря, повис над долиной, усиленный эхом. Рэмбо замер, вглядываясь в темноту. Пот градом катился по его лицу. Чуть позади, в зарослях папоротника, притаилась Коу.
Был ли это крик заключенного? Как узнаешь? Люди любой национальности — американцы ли, вьетнамцы — кричат одинаково.
Но часовые продолжали переговариваться, словно ровным счетом ничего не произошло. Тот, что находился наверху, в башне, сказал охраннику у ворот:
— Он мне совал свое вино. Хорошо, что я не выпил.
— Вот и я тоже, — поддакнул тот. — Я его как-то попробовал, так потом раскаялся: изо всех дырок газ шел.
Видимо, это показалось им очень смешным, потому что они зашлись от хохота.
— Он сам, как выпьет, так орет во сне. Снится какая-нибудь мерзость. Опять небось эти здоровые пауки.
— Надо поймать одного и подбросить ему в койку. Они надрывались от смеха.
Крик повторился, на этот раз не такой пронзительный, переходящий в тяжкий стон. Он доносился справа, из бараков.
Рэмбо знаком приказал Коу оставаться на месте. Он посмотрел на сторожевую вышку, что находилась слева. Часовой развалился, положив ноги на невысокие, в половину человеческого роста, стенки башни.
Здесь, слева, он и решил проникнуть в лагерь. Он крался вдоль колючей проволоки, прячась в кустарнике, пока не добрался до участка, расположенного прямо под сторожевой башней. По счастью, все башни здесь были обращены внутрь территории лагеря, охрана держалась лицом к лагерю. Они стерегли заключенных, пресекая всякую возможность побега, но никому и в голову не приходило, что кто-то может проникнуть в этот каменный мешок извне.
Держась под прикрытием могучего дерева, Рэмбо достал нож и перерезал проволоку зубчатой стороной лезвия. Проскользнув в дыру, снова упал на землю и пополз ко второму ряду колючей изгороди. Повезло. Проволока внутреннего ограждения не была натянута, а свободно повисала вокруг креплений. Не пуская нож в ход, он растянул проволоку и пролез в получившееся отверстие.
Рэмбо помнил, что бараки должны быть справа от него. Бесшумной тенью он метнулся туда. Но еще не подойдя к ним, почувствовал: что-то не так. Помещение имело нежилой вид. Хлопали открытые двери. В бамбуковых стенах зияли незаделанные проломы.
Но главное — барак встретил его мертвой тишиной. Если бы здесь спали заключенные, он должен был услышать какие-то звуки: сопение, храп, поскрипывание коек, бормотание во сне, или, скорее, в кошмаре.
Он подошел к чернеющему пролому и, стивнув зубы, заглянул внутрь. Там не было ничего, кроме паутины и высокой, густой травы, прораставшей сквозь дыры в дощатом полу.
Коу не ошиблась. Крайняя степень запустения говорила о том, что лагерь давно не использовали по своему прямому назначению. Судя по всему, солдаты возвратились сюда недавно.