Рембрандт должен умереть

Бершидский Леонид Давидович

– Штарк может вам объяснить. Вы же знаете его?

– Только понаслышке. Кстати, мистер Штарк, как вас зовут?

– Иван.

– Иван, вы очень своевременно положили всех на пол, а потом догадались, что это я вошел. Вы знаете гораздо больше, чем я думал. Я пока не понимаю, хорошо это или плохо…

Салливан устало трет виски. Иван только сейчас осознает, что, с точки зрения Салливана, перебить их всех было бы самым разумным решением, и чудо, что они до сих пор живы.

– Мистер Салливан, а могу я спросить – почему вы не расстреляли нас, когда мы лежали на полу? Зачем вам столько свидетелей? – спрашивает он прямо.

– Я не собираюсь ни вести здесь бизнес, Иван, ни вообще задерживаться. Кроме

того, я почти уверен, что никто из вас не донесет на меня, разве что Том, которого я совсем не знаю, захочет получить за меня награду в два миллиона долларов. Но на самом деле все это неважно. Когда-то меня научили, что лучше сразу стрелять, чем вести бесполезные разговоры. Но не объяснили, как понять, бесполезен разговор или нет. Мне восемьдесят два, и, кажется, теперь я научился в этом разбираться. Может быть, больше вообще не придется стрелять: у меня ни к кому не осталось претензий.

В старческую сентиментальность Джимми Салливана Штарк пока поверить не готов. «Сейчас важно показать ему, что мы не опасны, – может быть, он и правда не захочет еще сильнее портить себе карму», – думает Иван.

– Давайте я расскажу вам все, что знаю и о чем догадываюсь. Мне кажется, сейчас у нас с вами общие интересы. В том числе и у Тома Молинари.

– Вполне возможно. Начинайте. Только мне неудобно так сидеть. Том, вы не могли бы остановиться, я хочу прилечь.

Молинари останавливает автобус, и Салли перебирается в салон. Штарк с Софьей освобождают ему передний ряд кресел и пересаживаются на следующий.

– Ситуацию я представляю себе так, – начинает Иван, когда они снова трогаются. Шумоизоляция в автобусе отличная, лишь немного слышно, как шелестят колеса. Штарк наклоняется вперед, чтобы видеть Салливана через щель между креслами.

– В девяностом году некий студент случайно оказался в Музее Гарднер во время ограбления. Когда профессиональные грабители ушли, он вырезал из рам четыре картины и отнес домой. А потом попытался их продать. Вы в то время, наверное, много знали про торговлю краденым в Бостоне, и вас, скорее всего, спрашивали про ограбление ваши контакты в полиции или ФБР – у вас не могло не быть таких контактов. Поэтому вы стали искать продавца этих картин и нашли. Почему он погиб, я пока не понимаю, – возможно, не хотел говорить, где картины. – Тут Иван делает паузу: не захочет ли Салли ответить?

– Продолжайте, – просит Салливан.

– Вы стали дальше искать картины и нашли подругу вора, Лори. Но к тому времени она уже связалась со своими друзьями: Савиным – то есть мистером Суэйном, и, – тут Иван сбивается с ритма рассказа, – с его женой Софьей. Ключ от ячейки на складе, в которой были картины, Лори отдала им.

Софья слушает его, откинувшись на сиденье и закрыв глаза.

– Вы встретились с ними и потребовали отдать картины. Но Суэйн предложил другой план. Объяснил, что он художник, давно изучает голландскую живопись Золотого века и может скопировать картины так, что музей примет его копии за оригиналы. Вряд ли вы ему сразу поверили, он должен был как-то доказать, что действительно на это способен. Наверняка он сказал вам, что вы можете только выиграть от сотрудничества с ним: плату он потребует только после того, как музей примет картины, и плата эта будет сравнительно низкой. Например, миллион долларов или два, не знаю, о какой сумме могла идти речь. И за эту сумму вам достанутся подлинные картины, которые никто уже не будет искать. Наверняка Суэйн назвал срок, за который он сможет изготовить копии, – несколько лет, точно не двадцать.

Салливан весь внимание. На словах о сроке он еле заметно улыбается.

– Вы, подумав, согласились, – продолжает Штарк. – Но потом вам пришлось уехать из страны. Контролировать мистера Суэйна стало намного труднее, и он раз за разом срывал сроки. Художники часто бывают

ненадежными. – Это он подкалывает Софью, но она по-прежнему безучастна, и глаза ее закрыты. – Тем временем вы познакомились с Федяевым. Как это получилось, не знаю – возможно, вы живете в Москве. Если вы приехали в девяностые, там было легко скрыться человеку, которого разыскивают в Америке. В общем, вы встретили Федяева, и он сделал вам что-то плохое. Узнал вас? Шантажировал?

Салли снова не отвечает, только жестом показывает Ивану: продолжай.

– И вот вы решили отомстить… нет, это как-то глупо звучит… захотели чем-то ответить Федяеву. Вы знали, что он коллекционер, и решили предложить ему поддельные картины. Вызвали Софью в Москву; там она сама вышла на Федяева, чтобы вас никто не заподозрил, и дала ему образцы, взятые с подлинных картин. Тем временем у Федяева начались проблемы, или он почувствовал, что скоро начнутся, и у него возник план использовать эти картины, чтобы получить убежище в Штатах. Вы следили за его приключениями и, наверное, думали, что так даже лучше: позволить Федяеву пристроить в музей поддельные картины, а потом выложить на стол настоящие.

Улыбка на лице Салли становится шире. Это ободряет Ивана: похоже, он недалек от истины.

– Федяев не был уверен, что картины подлинные, – он знал, что химическая экспертиза не доказывает подлинности, что краски копииста могут соответствовать по составу тем, которые использовал, скажем, Рембрандт, а холст – вообще может быть старинным. Так что он подкупил реставратора в Музее Гарднер, чтобы тот признал картины подлинными в любом случае. И чтобы сообщил ему, если на самом деле это не так. Винс Ди Стефано, главный реставратор музея, так и сделал. И Федяев озаботился поиском подлинных картин. Он перевернул все вверх дном в доме, где Софья показывала мне картины, и, наверное, в доме Суэйна на Маргарет-стрит. Но ничего не нашел, поэтому попытался получить информацию сначала у Суэйна, Лори и Софьи, а потом у нас. Тут явились вы со своим пистолетом. Как вам удалось избавиться от охраны?

– Подождите, Иван. Вы еще не все мне рассказали. Как в этой истории возникли вы и Том?

– Я думал, эту часть вы уже знаете. Ведь это ваш человек вывозил нас с Софьей из Америки через Кубу?

Салливан молчит, лицо его непроницаемо.

– Федяев объяснил мне, что ему нужен посредник, который сумел бы внушить доверие продавцу, то есть Софье, и соблюсти интересы покупателя, то есть самого Федяева. Он проделал большую работу, копался в прошлом Софьи и в моем. Похоже, этот человек знает Виталия Когана, владельца банка, в котором я работаю. Когда он нашел меня там, видимо, решил, что это судьба. Вы ведь тоже знаете Когана, верно? Иначе я не понимаю, как он смог устроить нам эту эвакуацию из Бостона. А Том… Ну, когда я летел в Нью-Йорк, я думал, что мне понадобится некто хорошо знающий историю ограбления Гарднеровского музея. И один мой друг в Нью-Йорке, галерист, посоветовал мне Тома.

– Я всю сознательную жизнь ищу эти картины, – в первый раз с начала рассказа встревает Молинари.

– Том очень помог мне. Например, помог вернуться сюда после незаконного выезда.

– Зачем вы вообще вернулись, Иван?

На этот логичный в общем-то вопрос у Ивана нет простого ответа. Софья открывает глаза: ей тоже интересно послушать, зачем он «вышел за молоком».

– Когда я был в Бостоне в прошлый раз, Ди Стефано торопил нас, чтобы мы поскорее вернули полотна в Музей Гарднер. Мне показалось, что реставратор не должен так спешить и что у него какой-то свой интерес. А потом я увидел в Москве, на выставке, одну работу Савина. Это трудно объяснить, но, глядя на нее, я вдруг понял, что это он написал картины, которые мы передали музею. Мне показалось, что меня и всех – Тома, музей, тех, кто придет смотреть на картины, – обвели вокруг пальца.