Ремейк кошмара
Шрифт:
– Ты это, смотри, не шали. Потому что если что, то нам обоим очень плохо будет. Он этого не любит!
И снова этот непонятный он!
Непонятный и – в этом Юлия уже не сомневалась – неприятный. Этот он, который и похитил ее. Или по чьему приказу ее и удерживали в этом подвале. Квазимодо был только тупым послушным сообщником, вероятно, даже мелкой шестеркой, который, не исключено, даже и не осознавал в полной мере, каким преступлениям он ассистирует.
А
Этот он был типом нехорошим. Очень нехорошим!
– А кто это – он? – произнесла Юлия, чувствуя, что ее начинает трясти.
Квазимодо, метнув на нее сердитый взгляд, пробасил:
– Об этом я говорить с такими, как ты, не могу!
С такими, как она… Что же, наивно было предполагать, что она – первая жертва. Если бы ее похитили с целью выкупа или, скажем, для того, чтобы… Чтобы (Юлия подумала об этом с омерзением) подвергнуть ее сексуальному насилию, то все выглядело бы иначе. И похитители бы были иные, и держали бы ее в другом месте, да и действия в отношении ее персоны со стороны преступников были бы совершенно иные.
А так она оказалась в неведомом бункере, в котором имелась масса тюремных камер и в которых, не исключено, она была далеко не первой гостьей-жертвой.
Но от нее зависело, станет ли она жертвой последней.
– Это он вам запрещает? – произнесла Юлия, чувствуя внезапную жалость к Квазимодо. По сути, ее тюремщик был тоже жертвой – человек больной, явно с отклонениями в психическом развитии, стал невольным соучастником и орудием в руках кого-то гораздо более изощренного и безжалостного.
Того, который и оборудовал всю эту подземную темницу.
Ведь, если подумать, идея была гениальная: вместо равного себе напарника взять в услужение человека ущербного, явно с крайне низким уровнем интеллектуального развития, превратить его в своего раба и тюремщика в эксклюзивной тюрьме, в которой размещались жертвы, похищенные им (или, впрочем, его прочими соглядатаями). Жертвы, с которыми он мог творить все, что угодно.
Да, все, что угодно.
От этой кошмарной мысли Юлия вздрогнула – реальность была намного ужаснее и безнадежнее, чем сценарий любого, даже самого крутого, фильма.
Квазимодо засопел и облизнул свои все еще вымазанные в варенье пальцы. Юлия, взглянув на приготовленный для нее бутерброд (и вспомнив, что, намазывая его, Квазимодо уже совал себе пальцы в рот), произнесла:
– Хотите мой бутерброд? Он ведь такой вкусный, а вы ведь наверняка такой голодный…
Тюремщик, сглотнув, уставился на поднос, а затем сипло спросил:
– Ты точно не хочешь?
– Нет, благодарю, я, кажется, на диете… – ответила
Жуя, он закатывал глаза и чавкал, как будто поглощал редкостный деликатес. Впрочем, не исключено, что для него бутерброд из дешевого маргарина и джема в самом деле был редкостным деликатесом. Юлия подумала, что этот самый он вряд ли относился к своему рабу и тюремщику хорошо.
Но если так, то к тем, кто был заперт в камерах, он наверняка относился намного хуже.
Намного.
– Вкусно? – спросила женщина, дождавшись, пока Квазимодо не прожует и не проглотит. Тот кивнул, затем вдруг закашлялся, глаза у него полезли из орбит – несчастный подавился!
Юлия быстро встала на ноги. Самое время бежать прочь, туда, в сторону кухни, чтобы покинуть этот ужасный подвал, чтобы оказаться на свободе…
Она была уже около двери, ее руки теребили торчавшую в замке связку ключей – ее требовалось прихватить в любом случае. А Квазимодо, синея и воздев к горлу руки, корчился в диких спазмах.
Бросив ключи, Юлия подскочила к нему и с силой стала стучать по его спине, точнее, по горбу. Как и у его литературного прообраза, у ее тюремщика, которого она окрестила Квазимодо, имелся самый настоящий горб.
Квазимодо все еще натужно кхекал, тогда Юлия обхватила со спины его необъятную грудь руками и надавила что было силы…
В голове вспыхнула сцена: она растерянно смотрит на то, как маленький мальчик, подавившийся куском зеленого яблока, синеет у нее на глазах. Ребенок теряет сознание. Юлия не сомневается в том, что он умрет. И что ему уже никто не сможет помочь…
– Уффф! – выдохнул Квазимодо после того, как она резко сжала его грудь. И Юлия поняла, что только что спасла ему жизнь. И, похоже, сцена, так похожая на ту, которая отложилась у нее в памяти и которая вдруг снова откатила в небытие, на этот раз имела иную, счастливую, развязку.
Хотя…
Смотря на кашлявшего и стучавшего себя по груди Квазимодо, которому, однако, уже ничего не угрожало, Юлия с тоской взглянула на тот конец коридора, в котором находилась кухня. И решетка, за которой – в этом она не сомневалась – выход.
Она упустила крайне подходящий момент. Упустила, чтобы спасти жизнь своему тюремщику. Что может быть глупее и невероятнее!
– С вами все в порядке? – спросила она, думая, что если броситься сейчас в сторону кухни, то, вероятно, у нее будет шанс, пусть и небольшой, Квазимодо не настигнет ее.
– Уффф! Ты мне жизнь спасла! – раздался его восхищенный голос. – А то я думал, что помру!
Юлия подала ему бутылку воды, предназначавшуюся вообще-то ей самой, и велела: