Ренард. Щенок с острыми зубами. Книга 1
Шрифт:
Иных везде называли по-разному – чужане, иншие, нежить и даже нечисть, – но смысл от этого не менялся. Не люди – нелюдь. С особенным обликом, странным укладом, нечеловеческими привычками и желаниями, подчас до изумления жуткими. Мелкие и не очень, добрые и не совсем. Кто-то подчинялся богам, кто-то их боялся, а кто-то плевал на всех и делал, что ему заблагорассудится. Горы, леса и водоёмы ими кишели: зелигены, ундины, барбегази, список длинный. Даже людские жилища не обходились без них – домовёныш, овинник, сенник, да много кого ещё, всех не упомнишь. Если подкормишь, то и помогут, обозлишь – навредят. Но люди как-то находили с мелкими сущностями общий язык: когда молочка нальют, когда хлебушка на столе оставят, а когда похвалой обласкают…
– Ты говоришь, были, – не утерпел Ренард. – А сейчас они есть?
– А как же. Конечно же есть, куда ж им деваться-то?
– А почему я тогда их не встречал?
– Скрытные они стали, да и затаились с приходом Триединого, стараются не показываться без нужды людям, больше прячутся.
– А ты ещё про опасных иных рассказать обещал.
– Да все они небезобидные, – хмыкнул друид. – Даже мелкая тварюшка вроде полевика может выкинуть какую-нибудь пакость. Тут многое от самих людей зависит.
– В смысле от самих людей? – не понял Ренард.
– В том смысле, что добро притягивает добро, а зло порождает зло. Если люди скверные, жадные, злые, то и чужане подбираются им под стать. В таких местах много чего завестись может: ругару с личиной лютого зверя, дипы, алкающие крови, гауэко – охотник за ночными гуляками… Но этих хоть можно извести и отвадить, а есть ещё те, с кем не договоришься и не задобришь никакими подношениями. Человекам они сулят лишь страшную смерть, если кому не повезёт с ними встретиться…
На этих словах друид замолчал и надолго погрузился в тревожные размышления. Костёр уже давно потух, лишь мерцали редкие угли в сгустившихся сумерках. Солнце ещё не зашло, но в лесу всегда раньше темнело. Ренарда это беспокоило мало – здешние окрестности он знал как свои пять пальцев.
– О ком ты? Расскажи поподробнее, мне жутко интересно, – затеребил де Креньян притихшего старца.
– О ком? О жнеце смерти по имени Анку и Семерых его вестниках, – тяжело посмотрел на него Вейлир из-под нахмуренных бровей. – Нет в этом ничего интересного, отрок, только страх, боль и скорбь. Да и не стоит о них на ночь глядя. Беду можем накликать.
– Да ничего не накличем, – легкомысленно отмахнулся Ренард и осёкся.
В дебрях леса раздался леденящий душу вой, деревья заскрипели, колыхнув ветвями на фоне полного безветрия, на болоте послышалось бульканье и чавкающие звуки, словно кто-то шёл к ним через топь. Ренард вздрогнул, непроизвольно схватился за нож и заозирался, а старец, насторожившись, прислушался.
Через миг всё затихло.
– Поздно уже, – сказал друид, поднимаясь на ноги. – Пойдём, юный де Креньян, родители тебя, поди, хватились уже.
– Пойдём, – покладисто согласился тот, всё ещё взъерошенный от пережитого страха. – Но ты же расскажешь ещё по дороге?
– Расскажу, – успокоил его друид, и они отправились в путь.
…Триединый пришёл гораздо позднее и как всё новое – из Литалийской империи.
Сначала появились его провозвестники, пилигримы, – странные люди в длинных серых хламидах. В руках они несли посохи с крестообразным навершием, а в устах – Слово о единственно верном Боге и его сыновьях. В глазах «серых» полыхал фанатичный огонь, но они это умело скрывали в складках глубоких капюшонов. До поры скрывали.
Речи их были тягучи, как древесная смола в жаркий день, обещания сладки, как липовый мёд. Они сулили вечный рай на небесах тем, кто примет нового Бога и станет жить по заветам его. Тем же, кто воспротивится, грозили муками ада. Ну как грозили… так, намекали пока что.
Гостеприимные вельты их привечали, благожелательно слушали и… отправляли восвояси с миром. Единственный Бог… Скажут же тоже. Как он один за всем уследит? Даже если он триединый и с сыновьями. Людей-то вон сколько, и у каждого прорва забот. Нет, один точно не управится, по старинке привычнее. Да и надёжнее, чего уж греха таить.
Но пилигримы не отступались, ходили по городам и весям, стучались в каждую дверь. И сыскивались те, до кого «серые» смогли достучаться. Не то чтобы вельты отказались от веры предков, но задобрить нового Бога им показалось нелишним. Там делов-то – свечку поставить, глядишь, и поможет.
Когда провозвестники Триединого завоевали первые души, они испросили монаршего разрешения строить в поселениях храмы для своего Бога. Верховный друид передал просьбу тогдашнему королю Хугуесу Грубому, но выбрал не самое подходящее время. Да и место не годилось для важных разговоров – званый пир в честь совершеннолетия наследного принца. Поэтому монарх вникать особо не стал: от прошения отмахнулся, а на озабоченный вид мудреца и вовсе не обратил внимания.
– Пусть их строят, – заявил он, влив в себя десятую кварту тёмного эля. – У нас этих богов – как навоза за конюшней. Одним больше, одним меньше – хуже не будет.
Будет или нет – в те счастливые времена ещё не знали, но королевское слово – закон, и с той поры в Бельтерне появились церкви Триединого. С молельными залами, колокольнями и крестами на остроконечных крышах.
Хугуес же на следующий день поехал на охоту, и его пришибло упавшее дерево. Тогда всё списали на случайность, но знающие увидели в происшествии недовольство богов. Через неделю от кровавого поноса помер его наследник, бесславно завершив королевскую династию. Но Грубый всё же оставил в истории след. С той поры всякое неумное, необдуманное и крайне поспешное решение стали называть Хугуевым…
– Каким-каким? – переспросил Ренард.
– Хугуевым, – повторил старец. – Не слышал такого выражения?
– Да нет вроде, – помотал головой Ренард. – А почему Триединый допустил такое? Хугуес же разрешил храмы строить.
– Да кто ж его знает, – усмехнулся Вейлир, – про то нужно спрашивать жрецов его. Серорясых.
– И всё-таки, – не унимался любознательный мальчишка, – что тут такого? Ну, прибавился ещё один Бог, ну, понастроили в его честь храмов. Что поменялось?