Ренегат
Шрифт:
– Представляется в высшей степени сомнительным, что у святого Мартина было столько, – интонацией выделил это слово Сильвио, – четок, что их хватило на всех.
– Четки у него были только одни, – сказал я, нашарил деформированную бусину, казавшуюся заметно теплее прочих даже через перчатки, и невольно поморщился от накативших воспоминаний. – Это семейная реликвия. Нам… Мне их отдал отец, когда отправил учиться в университет.
Южанин правильно понял намек и выражать сомнения в обоснованности семейных преданий не стал. Вместо этого присмотрелся
– Первый раз вижу подобную… интерпретацию святого символа. Разве лучи не обязаны быть прямыми?
– До церковного раскола их изображали и так, и так, – пожал я плечами. – Впоследствии ортодоксы признали канонической звезду с прямыми лучами, но и эту, как вы сказали, интерпретацию никто не запрещал.
– У духовенства в те годы важнее дел не было! – рассмеялся Сильвио. – Догматики и вовсе добавили восьмой луч, а мессиане сократили их количество до трех!
– Мессиане – это более поздняя история, сеньор.
– Не буду спорить, магистр, – легко принял мои слова де ла Вега. – В теологии я не силен.
Эти слова затронули некую струнку в моей душе, и неожиданно даже для самого себя я признался:
– А вот я намеревался посвятить свою жизнь служению церкви…
– И что же пошло не так, магистр?
– Обстоятельства изменились.
Сильвио кивнул, принимая это объяснение, и начал бесстрастно разглядывать тянущийся вдоль тракта лес, густой и темный. Ветер трепал бурые листья не успевших облететь кустов, что росли вдоль обочины, раскачивал верхушки сосен, мел колючую снежную поземку. Небо, как и прежде, затягивали низкие облака, и ожидать улучшения погоды не приходилось.
Показался почтовый столб, я присмотрелся к табличке и увидел, что до Стожьена осталось три четверти мили. Даже с нашей черепашьей скоростью ехать дилижансу было чуть меньше часа.
Ангелы небесные! Час – это совсем немного, но, чувствую, скоро придется пойти пешком, дабы хоть немного согреться!
Сзади нагнала звонкая мелодия рожка; пришлось направить дилижанс к обочине, позволяя проехать почтовой карете. Я с завистью посмотрел им вслед. Ну и что мне стоило подождать? Вот что, а?
Понимание того, что стремление поскорее попасть в Стожьен спасло жизни попутчиков, грело лишь душу, но никак не тело.
– Для того, кто намеревался стать священником, вы весьма искусны в стрельбе, – сказал вдруг Сильвио так естественно, словно продолжал только-только прерванный разговор. – Я слышал, на факультетах свободных искусств жалованья едва хватает сводить концы с концами, а пара пистолей не могла обойтись дешевле… – Он задумчиво зашевелил губами. – Двенадцать… Двадцать четыре… Но колесцовый замок… Плюс отделка, инструменты и футляр… Тридцать пять или даже сорок. Да! – Южанин взглянул на меня с уважением. – Вы, должно быть, потратили на оружие никак не меньше сорока дукатов, магистр!
Теперь уж пришла моя очередь переводить озвученную сумму в более привычные для себя монеты имперской чеканки.
– Семьдесят талеров? – пробормотал я. – Да, наверное, так оно и есть.
– Но это же двухлетний заработок обычного лектора на факультете артистов!
– Если не трехлетний, – посмеялся я. – Сеньор, не смотрите так на меня! Я не потратил на покупку ни пфеннига! Все мы иной раз вытягиваем счастливый билет, мне посчастливилось быть репетитором отпрыска одной весьма состоятельной особы. Этот подающий надежды юноша поступил на юридический факультет, минуя зубрежку алгебры и грамматики, и потому благодарность его родителя не знала границ. Правда, она приобрела весьма оригинальную форму. Почтенного сеньора весьма беспокоило, что мне приходится переезжать из города в город, порой без надлежащей охраны, и он подарил пару пистолей.
Все это была бессовестная ложь, но мне приходилось слышать россказни о подобной щедрости благодарных отцов, не мог не слышать чего-то подобного и Сильвио.
– Подумать только! – протянул южанин и покачал головой. – Не уверен, безопасней путешествовать с таким подарком или без оружия вовсе.
– Убивают и за пару дырявых сапог, – резонно заметил я.
Сильвио задумчиво кивнул, вновь достал фляжку, потряс ее и с явственным раздражением сунул обратно в ранец.
Вскоре появились просеки, затем потянулись проплешины вырубок, а дальше и вовсе раскинулись запорошенные снегом поля. После добротного каменного моста через заросшую камышом речушку на глаза попался съезд с тракта; я присмотрелся и заметил поднимавшиеся к серому небу струйки дыма.
– Деревня, – произнес де ла Вега, но предлагать свернуть с тракта не стал.
А вот когда навстречу попался разъезд конной стражи и я дал бравым воякам проехать мимо, южанин не удержался от удивленного вопроса:
– Разве не стоило сообщить им о нападении?
– И проторчать невесть сколько времени в чистом поле? – фыркнул я. – Нет уж, благодарю покорно!
Ветер на открытом пространстве заметно усилился; меня пронизывало до костей, из носа так и текло. Но не важно. До города оставалось всего ничего.
Когда дилижанс миновал еще несколько поселений, на тракте стало куда многолюдней. Неторопливо тащились нагруженные возы, чуть быстрей ехали телеги, изредка нас обгоняли забрызганные грязью по самые крыши кареты. Вдоль обочины шагали пешеходы: кто-то катил перед собой ручные тележки, кто-то тащил свой немудреный скарб на горбу, некоторые и вовсе путешествовали налегке. Шли поодиночке и группами. Нам вслед путники все как один смотрели с нескрываемой завистью; просто они понятия не имели, какой груз покоится на империале.
Когда на фоне серого неба показались шпили башен, я с облегчением перевел дух и встряхнул вожжами, подгоняя лошадей. Почтовая станция располагалась вне городских стен неподалеку от таможенного поста. На огороженной высоким частоколом территории помимо сараев, складов и конюшен выстроили и постоялый двор, дабы прибывшим в неурочное время путешественникам было где переждать ночь.
Хорхе направил лошадей в распахнутые ворота, мы проехали через двор и остановились в глухом закутке. Маневр не остался незамеченным, и на почтовую станцию притопал пузатый таможенник в чине капрала.