Ренегат
Шрифт:
Скрипнув зубами, служивый выдернул из-за обшлага подорожную, кинул ее мне и с силой захлопнул дверцу. Послышался злобный рык, и сразу заскрипел, поднимаясь, шлагбаум. Кучер не стал мешкать, карета тронулась с места и покатила, переваливаясь на неровной дороге с боку на бок.
– Повезло, что мы на епископских землях, – усмехнулся Хорхе Кован.
– Повезло, что его преосвященство держит паству в строгости, – покачал я головой.
Действительно, повезло. Иначе пришлось бы пускать в ход другие козыри. Или потратиться на взятку. Иногда это самый
За последние дни заметно потеплело, подмораживало лишь по ночам, редкие снегопады сменились обложными дождями. Грязь летела с колес на стенки кареты, срывалась целыми пластами, но вскорости нарастала вновь. Равнинная местность осталась позади, начались предгорья, и уставшие лошади едва взбирались на многочисленные подъемы.
На почтовой станции, пока меняли лошадей, мы с Хорхе смолотили несколько ломтей хлеба с половиной круга копченой колбасы и выпили по кружке глинтвейна.
– Куда это они, магистр? – удивился слуга, заметив босоногих странников в ветхих и грязных дерюгах.
Те растянулись по дороге длинной вереницей, каждый держался за плечо впереди идущего, во главе процессии шагал поводырь.
– Здесь неподалеку святое место, – ответил я, провожая взглядом паломников. – Я заплатил кучеру, он остановится там на четверть часа.
– Чистая растрата! – проворчал Хорхе.
Я лишь усмехнулся и не стал напоминать, что за проезд двух почтовых миль до Стожьена мы не заплатили ни пфеннига, а оплату постоялого двора милостиво взял на себя барон аус Барген. Оставались еще и монеты, позаимствованные из кошеля чернокнижника. В сумму, отпущенную на дорогу, мы укладывались с изрядным запасом, и я не видел оснований для скопидомства.
– Ваша милость! – окликнул меня кучер. – Выезжаем!
После почтовой станции поля окончательно остались позади, потянулись поросшие лесом пригорки. Свежие лошади споро тянули карету, мы забирались все выше и выше. Затем дорога пошла под уклон, вдоль нее запрыгал по осклизлым камням быстрый ручей. На окраине какого-то селения охранник прямо на ходу принял опечатанный мешок с корреспонденцией, а немного дальше мы свернули с торного пути на просеку. Удивительно, но трясло в лесу даже меньше.
Разъехаться со встречной повозкой здесь не было никакой возможности, поэтому кучер беспрестанно гудел в рожок, предупреждая о нашем приближении. Пешие путники поспешно сворачивали на обочины, несколько раз попадались загнанные на вырубки телеги. Однажды путь уступила карета с забрызганными грязью гербами на дверцах. Святое место привлекало отнюдь не только голытьбу.
Когда мы остановились у выложенной камнями чаши, в которую падала срывавшаяся с отвесной скалы струйка воды, кучер развернулся на козлах и предупредил:
– Четверть часа, ваша милость. Если задержитесь, покроете нам штраф за опоздание.
– Не задержусь, – ответил я и в обход толпившихся у чаши паломников направился прямиком к вырубленным в скале ступеням.
Тут же рядом оказался невзрачный человечек в коричневой хламиде, отдаленно напоминавшей монашеское одеяние.
– Добрый человек, – ухватил он меня за рукав, – только великая нужда заставляет расстаться с величайшей ценностью – углем из костра, на котором язычники сожгли святого Дитфрида!
На грязной ладони, которую он сунул мне под нос, лежал уголек с ноготь большого пальца величиной.
– Святого сожгли семьсот лет назад, – напомнил я.
– Этот уголь передавался из поколения в поколение, добрый человек! – уверил меня незнакомец. – Его наполняет целительная сила святого! Любые болезни…
Я и в самом деле был добрым человеком и при этом человеком предельно занятым. Поэтому не стал поднимать крик и выдвигать обвинение в мошенничестве, а просто приложил ловкача ладонью по лбу и скомандовал:
– Изыди!
Ошеломленный жулик уселся на задницу, тут же вскочил и опрометью бросился прочь. Уголек так и остался валяться на земле. Еще один хмырь с заполненным серой золой фиалом оценивающе глянул на меня и отправился на поиски более легкой добычи.
Я усмехнулся и начал подниматься по неровным ступеням, пропуская на площадках покидавших пещеру паломников. Лица их были преисполнены благодати, никто не спешил, все помогали друг другу. Жаль только, это не продлится долго. Святое место давало людям шанс измениться и стать лучше, но жизнь быстро расставляла все по своим местам.
Вырубленная в скале лесенка привела к пещере, там рядом с ящиком для пожертвований дежурили два крепких послушника из близлежащего монастыря. Я кинул в прорезь несколько мелких монет и прошел через распахнутую решетку к мрачному зеву подземелья, свод которого был покрыт густым слоем копоти. Местами серели свежие сколы, но, сколько ни забирай отсюда камня, святость никуда не денется.
Дитфрид был отшельником, жил в пещере и проповедовал окрестным крестьянам, пока его не отыскали солнцепоклонники. А быть может, на нехитрый скарб позарились лесные разбойники. Это не имело ровным счетом никакого значения: главное, что на святого снизошла божественная благодать, его тело стало чистым светом, а душа отправилась на небеса. Святость Дитфрида не оспаривалась даже во время пресловутого вселенского собора двести семнадцатого года. Кто бы другой преисполнился небесной благодати во время сожжения на костре?
И пусть мрачная пещера не шла ни в какое сравнение с Сияющими Чертогами, я сразу ощутил эманации святости; те изменяли незримую стихию и наполняли эфир целительной силой. Темная келья с низким потолком вдруг показалась прекраснейшим из дворцов, дорожную усталость как рукой сняло, хотелось просто стоять и дышать полной грудью, хотелось жить и…
Сознание прояснилось, и я попятился к выходу. Вышел под хмурое осеннее небо и рассмеялся. Мне было хорошо. Увы, счастье мимолетно и не длится вечно, я начал спускаться по каменным ступеням и почти сразу наткнулся на спешившего навстречу Хорхе.