Ренуар

Из окна, выходящего на север, в большое, ничем не заставленное помещение проникал сероватый свет; несколько молодых людей, стоя перед мольбертами, готовились приступить к портрету обнаженной натурщицы. Так выглядела мастерская: художника Шарля Глейра, где сорок студентов Эколь де Боз-Ар — парижской Школы изящных искусств — занимались рисунком и живописью, готовясь к экзаменам. В апреле 1862 года молодой ремесленник Пьер Огюст Ренуар, собрав свои скудные сбережения, образовавшиеся из разных мелких заработков, переступил порог мастерской: художника по совету своего друга

Лапорта и зятя, графика Леруа, обративших внимание на то, как быстро и ловко выполнял он декоративные работы. Родился Ренуар в Лиможе 25 февраля 1841 года и был четвертым из пятерых детей портного Леонара и Маргерит Мерле. Дедушка Франсуа, бедный найденыш, подобранный и воспитанный башмачником, любил порассказать о своем якобы благородном происхождении, но в семье ему не слишком верили. После смерти старого Франсуа в 1845 году семья Ренуар перебралась в Париж и обосновалась в доме номер 16 по улице Библиотек неподалеку от Лувра.

В то время Париж, еще не подвергшийся реконструкции, затеянной Наполеоном III, представлял собой переплетение узеньких улочек, вившихся без всякой продуманной схемы вокруг дворца Тюильри (позже снесенного при Коммуне), занимавшего значительную площадь и возвышавшегося посреди переулков, где шумно играла окрестная ребятня. А иногда, бывало, одно из окон большого дворца открывалось, и элегантная дама бросала детям сладости — это была королева Мария Амалия жена Луи-Филиппа, «короля-гражданина».

Пьер-Огюст — а дома просто Огюст, потому что, по словам матери, в сочетании «Пьер Ренуар» слишком много «р», — посещал начальную школу, находившуюся в ведении Братьев христианских церквей и располагавшуюся в старом здании рядом с Лувром. Сидя дома в дождливые дни, он покрывал пол рисунками, таская портновские мелки у отца, который, впрочем, не мог сердиться на него За воровство, так как рисунки, изображавшие членов семьи с их собаками и кошками, были настолько хороши, что мать даже решилась подарить ему тетради и карандаши, хотя стоили они очень дорого. У него был красивый голос, и учителя настаивал чтобы он развивал его под руководством молодого, никому не известного капельмейстера Шарля Гуно, который ввел его в хор церкви Сент Эсташ. Но вопреки настояниям Гуно, даже зачислившего его в хор Оперы, Ренуар, оказавшись перед выбором, без колебаний принял предложение господина Леви, владельца фарфоровой мастерской на улице Фосс дю Тампль, и к вящей радости отца стал художником по фарфору. Шел 1854 год, и молодой Ренуар, рисуя цветочные орнаменты и профиль Марии Антуанетты на десертных тарелочках по 3 су за штуку, скопил небольшую сумму денег. Часто в обеденный перерыв он отправится в Лувр полюбоваться картинами Рубенса, Фрагонара и Буше. В один из таких перерывов, остановившись на площади Фонтана невинных, он был поражен красотой статуй Жана Гужона, воплощавших в его глазах идеал чистоты, неискушенности, изящества и в то же время осязаемой материальности. Но вот изобрели, как печатать изображение на фарфоре, и господин Леви, не в силах выдержать конкуренцию, был вынужден закрыть мастерскую. Таким образом, в 1858 году, оставшись без работы, Ренуар какое-то время помогал брату-граверу, раскрашивая фамильные печати и расписывая веера. Он оформил интерьер одного кафе на улице Дофин, ныне разрушенного.

Тем временем в нем все больше крепла идея стать настоящим художником, и в возрасте около 20 лет, достигнув некоторой экономической самостоятельности, он сделал шаг, в корне изменивший всю его жизнь, — записался в Школу изящных искусств. Так он оказался в мастерской Шарля Глейра. Два фактора позволили ему так поступить: счастливый жребий, освободивший его от призыва — а служба в армии в те времена длилась добрых 7 лет, — и знакомство с Федериком Базилем, означавшее для Ренуара переход в иное измерение, мир, отличный от слегка провинциального мирка его юности, населенного мелкими ремесленниками.

Базиль, сверстник Ренуара, родился в Монпелье в 1841 году в протестантской семье, относившейся к крупной буржуазии; его отец, позже ставший сенатором, был богатым землевладельцем, а мать, славившаяся своей красотой, — великолепной пианисткой. Он убедил отца отправить его завершать медицинское образование в Париж, чтобы иметь возможность одновременно посещать занятия в Школе изящных искусств. Итак, он тоже оказался в мастерской Глейра, где атмосфера была не такой давящей, как у других учителей; студенты здесь пользовались относительной свободой самовыражения. Быть может, именно поэтому некоторые из молодых людей, мало заботившиеся об академическом образовании и уже тогда увлеченные поиском путей обновления живописной техники и самого предмета искусства, оказались независимо друг от друга и в силу различных обстоятельств в одном и том же месте в одно и то же время. Помимо Ренуара и Базиля здесь были Клод Моне, Альфред Сислей и Франк Лами.

Первое время Ренуар, как Моне и другие, старался добросовестно копировать модель, следуя указаниям учителя, но, наблюдая за работой нового ученика, Глейр сухо сказал ему: «Молодой человек, у вас есть умение, есть талант, но можно подумать, вы пишете для забавы». «Разумеется, — ответил Ренуар. — Если бы это меня не забавляло, я бы не писал». Это утверждение полностью отражает взгляд на жизнь, навсегда сохраненный им как человеком и художником. Тем не менее радость, которую он испытывал, держа в руках кисть, не мешала ему серьезно учиться и вызывать восхищение Фантэн-Латура, находившегося тогда в зените славы. Последний часто брал его с собой в Лувр копировать произведения старых мастеров.

Шел 1863 год. Артистический мир Парижа был весь в брожении; на сцене появлялись все новые и новые таланты, и излишняя строгость жюри, производившего отбор произведений на очередной Салон, вызвала такое глубокое недовольство, что императору Наполеону III пришлось вмешаться и для усмирения страстей объявить параллельно с официальной еще одну выставку, вошедшую в историю под названием Салон Отвергнутых. С самого дня открытия толпы народу стекались в залы полюбоваться картинами непризнанных художников. Любопытство публики подстегивалось резкой критикой в печати, в лучшем случае определявшей выставленные произведения как ребячество. В то время как на официальном Салоне огромный успех имело «Рождение Венеры» Александра Кабанеля как произведение, полностью соответствовавшее традиции французской живописи, «Завтрак на траве» Мане поверг всех в крайнее недоумение, суть которого выразил Наполеон III, определивший полотно как непристойное. А жаждущая новых впечатлений толпа продолжала осаждать залы Отвергнутых. И процесс обновления живописи, до сих пор занимавшейся в основном академическим прославлением либо изящным иллюстрированием мифов, с этого момента можно было считать начавшимся.