Республика ШКИД (большой сборник)
Шрифт:
Волков громко расхохотался.
Ленька вдруг почувствовал, что у него стучат зубы. Его знобило.
— Что с тобой? — спросил Волков, переставая смеяться.
— Мне нездоровится. Я пойду домой. Извини, пожалуйста, — сказал Ленька.
Но домой он не пошел. От объяснений с матерью он ничего хорошего не ждал. Да и стыдно ему было: никогда в жизни он столько не врал и вообще не совершал столько проступков, как в этот день.
Часа полтора он слонялся по окрестным улицам, читал афиши и плакаты на стенах, останавливался у витрин
У ворот Усачевских бань сидели и стояли, дожидаясь очереди, человек двадцать матросов. Эти веселые загорелые парни в черных коротких бушлатах и в серых парусиновых штанах ничем не напоминали шпионов. Под мышками у них торчали свертки с бельем, веники и мочалки.
Ленька подошел ближе, чтобы послушать, о чем говорят моряки. В это время из ворот бань вышел толстый, раскрасневшийся офицер с маленьким и тоже очень толстым и румяным мальчиком, которого он вел за руку. Два или три матроса поднялись и отдали офицеру честь, остальные продолжали сидеть. Молодой парень в надвинутой на нос бескозырке что-то сказал вдогонку офицеру. Товарищи его засмеялись. Офицер прошел мимо Леньки, и тот слышал, как толстяк заскрипел зубами и вполголоса сказал:
— Погодите, большевистские морды!..
Леньке вдруг захотелось в баню. Захотелось — на самую верхнюю полку, в самую горячую воду.
По спине его бегали мурашки, голова кружилась, зубы стучали.
...Было уже темно и на улице зажигались фонари, когда он вернулся домой.
Дверь ему открыл Вася. Глаза у малыша были круглые, как у филина, и сияли восторгом и ужасом.
— У нас воры были! — раскатисто на букве "р" объявил он, еще не успев как следует снять цепочку с двери.
— Что? Когда? Где? — оживился Ленька.
Как и любой другой мальчик на свете, он не мог не испытать радости при этом сообщении. Кто бы ни пострадал от воров — знакомые, родственники, родной отец или родная мать, — все равно сердце мальчика не может не дрогнуть от предвкушения тех ни с чем не сравнимых блаженств, которые сопутствуют обычно этому печальному происшествию. В квартире появляются дворники, околоточный, может быть, приедет настоящий сыщик, может быть, даже вызовут полицейскую собаку-ищейку.
Скинув шинель, Ленька уже собирался бежать в комнаты, но тут услышал за дверью "темненькой" Стешин голос, и сразу весь его пыл ушел, вместе с душой, в пятки. Стеша горько плакала и, всхлипывая, сквозь слезы говорила:
— Александра Сергеевна! Барыня! Да что же это! Кто же это мог! Вы посмотрите: все, все перерыто, перекомкано... И замок сломан... И петельки сдернуты...
Ленька заметался, кинулся обратно к вешалке, схватил в охапку шинель, но в эту минуту из "темненькой" быстрыми шагами вышла мать. Лицо ее под черной повязкой пылало. Увидев Леньку, она остановилась в дверях и тихим, дрогнувшим голосом проговорила:
— Боже мой! Создатель! Только этого и недоставало! Вор!
— Кто вор? — опешил Ленька.
— Вор! Вор! — повторила она, схватившись за голову. — В собственном доме — вор!
— Врет она! — закричал Ленька. — Притворяется... Изменница!..
Но мать не дала договорить ему.
— Идем за мной! — крикнула она и, схватив Леньку за руку, поволокла его в свою комнату.
— Уйди! — отбивался и руками и ногами Ленька. — Оставь меня! Я не вор... Отстань! Отпусти!..
Мать волокла его, приговаривая:
— Позор! Позор! Боже мой! Мерзость!.. Какая мерзость!..
— Отпусти меня! — закричал Ленька и, извернувшись, укусил мать за руку. Она вскрикнула, выпустила его и заплакала. Он тоже закричал на всю квартиру, повалился на кушетку и, уткнувшись лицом в подушки, зарыдал, забился в истерике...
Через минуту Александра Сергеевна уже сидела с ним рядом на низенькой кушетке, целовала мальчика в стриженый затылок и уговаривала:
— Леша! Ну, Лешенька! Ну, хватит, ну, успокойся, мое золотко. Ну, что с тобой, мой маленький?..
— Уйди! — бормотал он, стуча зубами. — Оставь меня! Ты же не знаешь! Ты ничего не знаешь...
Потом быстро поднял голову и, глядя матери прямо в глаза, прокричал:
— Ссте-те-те-ша... у нас... шпионка!
— Господи! — сквозь слезы рассмеялась Александра Сергеевна. — Какие глупости! С чего ты взял?
— Да? Глупости? Ты думаешь — глупости?
И, приподнявшись над подушкой, всхлипывая, глотая слезы, он рассказал матери все.
Терпеливо выслушав его, Александра Сергеевна грустно усмехнулась и покачала головой.
— Боже мой!.. И откуда у этого ребенка столько фантазии?
Потом подумала минутку, нахмурилась и сказала:
— Я не знала, что Стеша — большевичка. Но это, мой дорогой, вовсе не значит, что она шпионка.
— Как не значит? Ведь большевики — шпионы?
Александра Сергеевна еще раз поцеловала сына.
— Дурашка ты мой! Это только так говорят...
— Как "только говорят"?
— Ну... ты этого еще не поймешь. Вырастешь — тогда узнаешь.
В голове у Леньки стучало, как будто туда повесили тяжелый железный маятник. Что же это такое? Что значит "только говорят"? Значит, взрослые врут? Значит, инженер Волков наврал, когда говорил, что большевики — шпионы? Значит, и все его гости — эти почтенные, богатые, интеллигентные люди — тоже вруны и обманщики?!
Перед глазами у него все поплыло; замелькали, как бабочки, золотистые цветы на розовых обоях, потом эти бабочки стали темнеть, стали черными, стали расти, стали махать крыльями... Он почувствовал, как на лоб ему легла холодная рука матери, и услыхал ее громкий испуганный голос:
— Лешенька! Сынок! Что с тобой? У тебя жар! Ты весь горишь!..
Ленька хотел сказать: "Да, горю". Но губы его не разжимались. Плечи и горло сводило судорогой. В голове стучали железные молотки.
— Стеша! Стеша! Скорей! Принесите градусник! Он в детской, в комоде, во втором ящике...