Рестарт
Шрифт:
– Сыну только скажите, что у меня сердечный приступ случился, – прошамкала полупустым ртом уставшая старая женщина. Она явно спутала Арчибальда с кем-то другим.
– Сама скажешь, как умереть соберешься, – отмахнулся Арчибальд, никак не отреагировав на метаморфозы. – Сейчас поговорим и я решу, что с тобой делать. Поняла?
– Вы не из Инквизиции, – свела кустистые брови Баба Марфа, внимательно присматриваясь к наставнику. – У тех разговор короткий, а итог всегда один.
– Святой Престол и без нас прекрасно справляется, – не стал отпираться каторианец. – Успокойся, у них к тебе вопросов
Арчибальд извлек из инвентаря круглую глиняную пластину и положил на стол перед Бабой Марфой. Бедной ведьме совсем стало плохо – сквозь старческие пигментные пятна на коже проступила мертвенная бледность. Она сцепила костлявые руки в молитвенном жесте, и силясь что-то сказать, беззвучно открывала рот. Это было похоже на припадок.
– Правом основателя я приказываю отвечать правду, – произнес Арчибальд. Баба Марфа сипло подтвердила:
– Спрашивай, Первый! Я признаю твое право во всем.
– Что ты вчера делала?
– Неродившееся дитя убила. Весь грех мать на себя взяла, поэтому я чиста перед законом. Будет сама каяться перед дитем в Чистилище. Мать – девка незрелая совсем, понесла от насильника. Просила лишить дитя, пока никто не узнал. Это все. В остальном я работаю по закону.
– Ты как надо сожгла эмбрион? Не взяла из него ни крови? Ни кусочка сердца? Ни пряди волос?
Арчибальда так уверено перечислял детали, словно сам не раз участвовал в подобном. Выглядел он сильно разозленным. Баба Марфа потупила взгляд и нехотя выдавила:
– Все взяла. И кровь, и сердце. Даже ногти вырвала. Потому Инквизицию и ждала.
– Все что взяла – уничтожишь. Что использовала, расскажешь куда. Теперь расскажи о сыне. Все расскажи.
Баба Марфа всхлипнула и по ее щекам потекли слезы. Она бы и рада была о чем-нибудь умолчать, да возможности ей никто не давал. Каторианец крепко связал ведьму, раз перечить или ослушаться она не имела желания.
– Слабый он был, хилый да болезненный. Родился без крику. Сразу поняла, что не жилец, в наказание мне за грехи тяжкие. Не ждала я, что понести смогу почти в шестьдесят. До этого не было у меня детей. Бог не давал. Решила, что все равно, праведницей в раю не кататься, не могла я его потерять.
– Скольких в расход пустила? – уточнил Арчибальд.
– Полторы тысячи. Специально ездила на войну. У нас всегда где-то воюют, там и нашла доноров. В Москве я не бесчинствовала. Провела ритуал, подарила сыну и жизнь, и здоровье. Про то, что сделала, не жалею!
– Почему он сны видит? – не унимался каторианец.
– Зелье я ему варю, чтоб по работе помочь. Рецепт еще бабка моя вывела – третий глаз открывает. Без зелья-то не будут держать его в полиции. А так он разбой да убийства видит раньше, чем те свершатся. Все видит: кто убил, чем, куда оружие выкинул или краденое спрятал. Такая помощь Богу угодна!
– Кто такой двуликий?
– Это тебе лучше знать, первый, – старуха оторвала от сцепленных рук взгляд и удивленно посмотрела на Арчибальда, не ожидая такого вопроса.
– Кто устраивает жертвоприношения в Москве? – наставник попробовал зайти с другого бока.
– Говорю – не по Сеньке шапку меришь. Моих сил не хватит, чтоб увидеть. Чую только, когда он злодейства свои творит. Все живое в округе
– Правом первого я освобождаю твою волю от своих оков. Иди, приготовь мне кофе, – резко оборвал Арчибальд разговор и, дождавшись, когда старуха займется делом, повесил полог Безмолвия.
– Что скажешь? – неожиданно обратился он ко мне. – На ее совести несколько тысяч трупов. Решай, судья, казнить или помиловать.
Каким бы неожиданным вопрос каторианца не был, я знал, где поставлю запятую без лишних моральных терзаний. Внутренне, я оправдал все злодейства Бабы Марфы еще во время допроса. Не мог я инициировать дело против нее и приговорить к смерти, если сам бы поступил так же. Даже убил бы не одну тысячу человек, ради жизни своего ребенка. Ведьма она не злая, с собственным пониманием морали, не противоречащим моему. Если она и помрет скоро, пусть это случится не по моему приговору.
– Так я и думал, – ответил на мое решение наставник. – Благоразумие лучше мнимой справедливости. Она – НПС и все, что творит с другими НПС игроков не касается. Заданий на нее нет, попадется, тогда инквизиторы сами разбираются. Если поймают, конечно.
Я согласно кивнул головой и спросил у наставника:
– Первый среди ведьм? Когда это ты успел?
– Сразу после рестарта. План с заменой Мадонны был уже в активной стадии. Думал, будет ведьмой. Основал орден среди НПС, чтобы проще было контролировать. Но жрецы невовремя влезли. Не понравилось им укрепление ордена. Ведьм тогда среди НПС и игроков в этом мире, что блох развелось. Я думал, святая инквизиция тогда всех извела, а ты смотри-ка, живучие оказались. Две тысячи лет в подполье. Молодцы бабенки! Нужно подкинуть их ведьмам-игрокам. Может что дельное получится.
– Как жареным запахло, бросил ведьм и сделал Мадонну друидкой, – хмыкнул я. Арчибальд безразлично хмыкнул. – Кстати, почему ты выбрал друидку среди других классов? Не хотел влияния Герхарда?
– Да. Плюс друиды вечно на своей волне, помешанные на слиянии с природой. Концентрации, самоконтролю, умению отрешаться для медитации их учат с момента появления. Как раз лишняя пара очков в мою пользу при борьбе сознаний. Так что вмешательство жрецов было удачным, у ведьмы шансов выжить меньше. Так, вернемся к нашей старухе. Наказывать ее, вроде бы, не за что. Ничего нового о Мерлине не знает. Кофе у нее паршивый. Не понимаю, как ты мог пить эту бурду и нахваливать. Рассказать, что она туда намешивает?
– Лучше не надо, – слова Арчибальда заставили мозг вспомнить вкус того самого кофе. Сейчас мне чудилось, что горьковатое, казавшееся пикантным послевкусие напоминает не самые приятные вещества. К горлу подкатила тошнота. Если есть выбор не знать, что давало эту горечь, я, пожалуй, останусь в неведении.
– Остается только одно, – Арчибальд достал коммуникатор и нажал несколько кнопок. – Привет, родная, тебя все так же неприятно слышать! Кто у тебя занимается НПС? Есть тут у меня один экземпляр на Земле, хочу отдать тебе на перевоспитание.