Ретроспект: Исток
Шрифт:
Голем высветил изображение, Шуня довольно присвистнул и тут же получил чувствительный тычок от Брамы:
– Студент, ты плохо слышал приказ Кречета? Это тебе не под солнцем гулять. Раньше на тебе другие лахи были, а сейчас пикнуть не успеешь, пристрелят, не смотря на старую и горячую дружбу.
– Брама прости, забылся, это от восхищения – ответил на закрытой частоте Шуня - …как красива Развязка ночью. Едва заметно блещут сквозь незримую толщу звезды, далекие, колючие, словно замерзшие в арктическом сиянии вечной ночи…
– Во дает…
– Шуня, мечтатель, ешкин кот! Не нашел лучшего времени?
Но Шуня, не умолкая, осторожно крался вдоль тени ангара, прячась от уходящей за горизонт луны:
– …шпик несущий свою вахту тяжело привалился в углу, глядя из темного провала на их свет, сидящий на девять часов и смотрящий приблизительно
Брама, явно готовясь дать рифмоплету очередную затрещину, остановил руку на полпути и посмотрел в указанном направлении. Голем, получив информацию, тут же отсеял излучение «искры» и получил приблизившееся изображение шпика, сидевшего в провале полуразрушенной водонапорной башни в обнимку со снайперской винтовкой и клевавшего носом. Звездочет поднял палец вверх, одобряя действия Шуни, и пополз следом, стараясь не шевелить ломкую траву:
– Брама - пусть говорит, у него складно получается. Это нервное, с новичками такое бывает, главное, он отмечает путь и держит глаза нараспашку, а красота, она и через оптику прицела красота, и никуда от этого не деться.
– Да, голем это вещь! Ладно, ладно – не вопи… ишь какой, на запястье толком не налезает, а туда же - личность. Видно все как на ладони, а вот о «искре» это Шуня, кстати сказал, а мы все думаем, как они умудряются исчезать из-под самого носа, невидимки прямо, а тут вон какая штука выходит. Но ниче, пусть хоть обложатся по самые уши этими «искрами», а заодно и трусы свинцовые наденут, для сохранности генофонда, это им не особо поможет. Приказ Кречета - закон, идем тихо. Но, черт возьми, хоть убей, не помню что возвращаться обратно нужно так же на цыпочках!
– 20 -
Ирис поправил капюшон, пытаясь защитить лицо от мелкой водяной пыли кружащей в воздухе и потер озябшие руки. Вот ведь служба выдалась, никому такого не пожелаешь, два часа как Шелест должен был сменить, но ни Шелеста, ни его парней не было видно. Самое время бить тревогу и давать запрос на базу, да ПК сбоит почем свет стоит. Хоть и обещал Гордей, что все будет нормально, только что-то хреновато выходило это самое нормально. Но что тут диву даваться - в Глуши на один квадратный метр столько аномалий приходилось, что от чего бы ей не засбоить в такое время суток, когда уже не ночь, но и до утра еще далековато? Вот и инфра успешно сдохла, периодически вырубалась, безуспешно пытаясь загрузиться, высвечивая унылый пейзаж вывороченных бетонных плит, покосившихся столбов с колючей проволокой, да редкие всполохи «тесл», плюющихся искрами. Хорошего мало, да и какое тут хорошее? Надо бы снять с покрасневших усталых глаз тупящую батку, помассировать замерзшее усталое лицо, да нельзя. Чуть какой шорох и автомат как живой сам собой прыгает в руки. Зазеваешься, цапнет за горло когтистая лапка и все, и никто не поможет и не отобьет, вот только на Аргуса и надежда. Спит сукин сын без задних ног, ну и пусть себе спит, и плевать, что за такой секрет всыпал бы начальник развода под первое число. Аргусу закон не писан, не придумали еще статута для караульных собак, если спит – значит все путем, можно чуток расслабиться, а чуть что - поднимет умную морду и смотрит в темноту. Красивый сукин сын, весь в покойного Каймана вымахал и глаза на месте, как и положено нормальной собаке. Отбраковка у них будь здоров, чуть только малейший брак, за шкирку и все. И правильно, оно хоть и жестоко, но кому надо, что бы по Глуши гуляли дикие потомки Каймана? Эх, Кайман, Кайман - вернемся за Периметр, кто цел останется, скинемся с ребятами и отбабахаем тебе памятник, не хуже чем у собаки Павлова, и поставим на самом видном месте.
Не знать зачем Каймана, угловатого щуплого пса, запихнули в ночь первого штурма в танк вместе с инструктором. Говорят, что его и не запихивали, а он сам на броню запрыгнул, когда в черной как смоль ночи танки выехали из учебки. Тогда хватали всех подряд, даже не строили, скомандовали «по машинам» и кто будет разбираться в поднявшейся суматохе кинолог ты там или танкист – погоны есть, значит вперед. Пока ехали, Кайман скулил и царапал лапами броню, пытаясь добраться до проводника. Ребята, что сидели на броне, его за ошейник держали, а потом сжалились, открыли люк и пес с радостным визгом вскользнул вовнутрь,
Изнуренные люди, ушедшие вслед за Марковым и клянущие все на свете, застряли в аномальной удавке предбанника, из последних сил отбивались от вылезших на них доселе невиданных стремительных тварей. И тогда из густого тумана неожиданно выскочила огромная стая и накинулась в остервенении на шкилябр. С легкостью ускользая от когтистых лап, они задавили их коричневой массой и погнали прочь от людей. Под ноги инструктора из густого тумана с восторженным щенячьим визгом кинулся Кайман, порядком одичавший, но сохранивший верность и приведший стаю в нужный момент. Как это ему удалось, так и останется загадкой, но за то время пока не было людей, имея недюжинную хитрость он сумел в одиночку истребить волколаков одного за другим и стать альфа-вожаком на Глуши. Лесники навсегда запомнили утро, когда огромный чуткий Кайман вывел их из аномального лабиринта на Глушь, которую обосновала стая. С тех самых пор ни одна собака не трогала человека, а люди часто делили с ними свой скудный провиант. Ручными слепыши не стали, но и нападать не нападали. Потомки Каймана переняли от отца его внешность и ум, вместе с тем не утратили доставшуюся от мутировавших сородичей способностей к псионике. Инструктор стал важным человеком, нещадно отбраковывая щенков имеющих малейшие отклонения от строгих требований к служебной собаке. Это стало традицией. Свирепые слепые псицы, пребывающие на сносях, сами приходили к воротам базы и часовые звали инструктора. Вскоре он был вынужден вынести свой дом за территорию базы поближе к болотам, за что его и прозвали Болотным Доктором.
Аргус поднял голову и посмотрел в сторону извилистой дороги, которую покрывали взломавшие асфальт деревья, порядочно вымахавшие за эти десять лет. Деревья никому не мешали, рубить их никто не собирался, топлива едва-едва хватало для генераторов, потому по дорогам никто не ездил - какие БТРы с таким количеством аномалий? Никакая защита не выдержит, вон сколько стоит их по закоулкам. «Мост» тогда так трепануло, что высыпало их словно из коробочки, да только толку от них без солярки, разве прорыв переждать. Броня ведь тоже хорошо держит и, если дыр в ней нет, можно переждать. И по доминусам из них стрелять через отодвигаемые щели милое дело, он ведь, зараза, непременно должен видеть жертву что бы мозги заграбастать, но часто сам отгребал и отходил в логово. Бывает, рожок ему в голову выпустишь и мало – упыря, того завалить куда быстрее, но только фиг его поймаешь на мякине, упырь не дурак, к технике близко не подходит.
– Что там? – Ирис поднял автомат, постукивая свободной рукой по прибору ночного видения пытаясь его запустить. Батка запищала, смиловавшись и высветив на миг подернутое зеленью изображение, отрубилась уже навсегда.
– Аргуша – всматриваясь в мерцающие глаза овчарки, попросил Ирис - выручай, нефурычит зараза. Зря мы с тобой за эту дохлую оптику Гордею два «хрусталя» отдали. Кто там? Упырь?
В голову прыгнул образ людей в хамелеоновой броне, осторожно шагающих в темноте по предбаннику.
– Молодец, Аргуша, знать бы еще, что надо здесь путникам.
Пес поскулил и виновато забарабанил хвостом, показывая, что не может дотянуться к их мыслям.
– Все нормально, они слишком далеко, идут не таясь, хотят, что бы их увидели. От них, брат, всего можно ожидать. У них одна мысль - скрутить Зону и вырваться через «облачный мост». Такая вот тупоголовая логика. Только куда им. Нет, что бы мозгами пораскинуть, изучить, разобраться - силой хотят решить. Только нет у человека таких сил, что бы заставить Зону делать то, что он захочет. Они ведь так ничего и не поняли за эти десять лет.