Реубени, князь Иудейский
Шрифт:
И, хотя он шепотом припоминает эти слова, он внезапно до такой степени слабеет, что не в состоянии вытащить руку.
— Знаешь что, ты поможешь мне вытащить ящик из сарая и тогда получишь награду.
Он счастлив, что она отпустила его. Бежит к сараю с еще большей услужливостью, чем раньше, тащит тяжелый ящик к грядке; он рад, что эта смертоносная рука отпустила его руку, его сердце.
Когда он подходит, едва переводя дыхание, красивая девушка дерзко обнимает его.
— Теперь в награду я тебя поцелую.
Неужели она
Тем временем девушка схватила его за голову, сорвала с него остроконечную шляпу… С шумом падает у него из рук ящик со всеми вещами. Его спасает только случай. Как все благочестивые евреи, Давид под шляпой, чтобы ни в коем случае не обнажилась голова, носит черную шелковую ермолку. Когда девушка видит этот второй головной убор, она не может удержаться от смеха. Давид вырывает у нее из рук свою шляпу и убегает.
Он вбегает в кузницу, бросается к кузнецу.
— Где моя корзинка, давайте ее сюда.
— Уже заполнена, уже готова.
Кузнец с большим изумлением оглядывает рассерженного юношу.
— Давайте ее сюда.
Давид приказывает, Давид пылает. Он швыряет монету, вырывает из рук подмастерья тяжелую корзину с железным ломом.
Перед кузницей его поджидает глухонемой слуга, который пришел, чтобы помочь ему. Давид передает ношу и мчится в еврейский город, словно его преследуют по пятам.
VII
Давид всегда боялся греха. А теперь он познал его — этот великий грех.
Все, что было до сих пор, было детской игрой. Запретные книги, которые он читает у Гиршля, искусственно вызванное кровотечение из носу, бунтарские мысли против отца, все это — детская игра.
У него появилась болезнь, которой он не знал даже при самой ожесточенной учебе — головная боль. До сих пор голова v него была наиболее здоровой частью его тела — неутомимая, настоящая «железная голова», какую должен иметь юноша, изучающий Талмуд. А теперь Давид сидит с утомленной, пылающей головой в своей комнате, в которой с его детства ничего не изменилось. Рядом сидит отец. Как тихо в соседней комнате! Давид все меньше понимает эту тишину, и взор его устремляется на заостренные черепичные крыши, виднеющиеся вдали.
Возможность пойти туда, куда влекли его взоры — на кузницу, на большой двор с ароматными цветами, явилась скорее, нежели он ожидал. Давид не искал этой возможности, считая ее далекой. Если бы она не возникла так неожиданно, он, может быть, стал бы сопротивляться и с мучительной болью отклонил бы ее. Но он не был подготовлен к этому и, прежде чем он успевает опомниться, он, повинуясь матери, уже бодро шагает мимо новых городских ворот…
Все совершается так быстро, что ему не удается даже осознать это.
Никогда так быстро не двигалась его жизнь. Казалось, теперь впервые она пришла в движение.
И, как только он приходит на кузницу, он наталкивается на чужую
— Я сам соберу лом! — испуганно кричит он, словно спасаясь от преследования, бегом спускается по лестнице в глубокую нишу погреба, расположенную непосредственно под кузницей и соединенную с нею дырою в стене. Туда бросают всякий ненужный хлам. Ему передают свечу. Он с шумом перебирает старые полосы железа, не поднимая головы. Он знает, что девушка преследует его, что она подошла к краю отверстия и смотрит вниз.
Это продолжается некоторое время. Он ничего не соображает и без разбора откладывает в сторону несколько цепей и кусков железа. Теперь он хочет подняться наверх. Но лестница убрана, а девушка наверху дико хохочет.
— Что ты дашь мне, если я тебе помогу взобраться наверх? — издевается она над ним.
Давид делает вид, что он ничего не слышит.
Он снова оборачивается к своим сокровищам. Торопиться ему некуда.
Но он слышит, как подмастерье недовольно кричит:
— Барышня Моника! — и обращает внимание кузнеца на то, что его дочка заигрывает с грязным евреем.
«Моника!» Давид впервые слышит это имя. Значит, Моника — дочь кузнеца. До сих пор он даже не подумал, кто она такая.
— Что ты мне дашь, если я помогу взобраться наверх! — снова кричит она ему, но на этот раз почти со слезами в голосе.
Он рад, что она собирается заплакать. Это дает ему возможность ясно соображать. Впервые за все это долгое время.
— Я недавно помог вам, барышня, даром, но если вы требуете награды, то вот вам два пфенига и подайте мне лестницу.
— Нет, — тихо говорит она, — вы должны мне дать то же самое, что я обещала вам тогда.
Тем временем он нашел в стене погреба кольцо. Кровь бросается ему в голову. Не задумываясь, он хватается за кольцо и поднимается на мускулах. Он разбил себе колено до крови, ноги в ссадинах, но другая рука уже держится за раму ниши. Еще прыжок — и, шатаясь, он ударяется головой об край стены у самого отверстия дыры… А пока он шатается, его обхватывают две сильных руки, как будто хотят помочь ему встать, но в то время, пока он еще не в состоянии сопротивляться, они на минуту прижимают его к мягкому телу. У него такое ощущение, словно его кладут в пылающую печь. И явственно, хотя и на мгновение, уста горячим дыханием касаются его щеки
— Я об этом расскажу господину фон Розмиталь! — сердито кричит подмастерье.
— Что ты расскажешь?
Подмастерье, понурив голову, отходит к стене, а кузнец весело хохочет:
— Какой ты ревнивый жених, Каспар!
— Господин фон Розмиталь скорее уже может называться моим женихом, чем такой закоптевший Каспар, — кричит девушка.
Тем временем Давид подошел уже к двери, ведущей из кузницы на улицу.
— А где же твой лом? — останавливает его кузнец.
— Уже все готово, — спокойно отвечает вместо него девушка.