Реверс реальности
Шрифт:
Избушка, что нам всем давно известна,
На курьих, на магических ногах.
Ведунья – колдовства огня держатель,
Сакральных знаний сумрачное дно,
Сжигает в печке, парит в бане насмерть,
На тонкой грани двух, твоих миров.
Здесь, кто не смел, бесследно канет в Лету:
Кто струсил, вряд ли будет воскрешён.
И сказка, вроде, это, и потеха,
И вот уже горишь ты нагишом.
Научит
Служением ей, ты выполнишь обряд,
И если тьмой не будешь поглощённым,
Рождённым вновь ты вынырнешь назад.
Смерть
Я не боюсь Смерти извне.
Там, вовне, нет ничего того, чего нет во мне.
Каждый день она ходит за мной по пятам:
Где проявляюсь я, и она там.
Смотрит глубоко, я бы даже сказала глубинно,
Её почти никому из ныне живых не видно.
Безликая, бескомпромиссная моя подруга,
Мы с ней чётко понимаем друг друга.
Нрав у Смерти спокойный, прямой и простой,
Машет порою своей острой косой,
Да так, что летят щепки и ветки,
В эти моменты я держусь предельно крепко.
А потом она, такая: «Ну, тебе понятно!?» –
Я сразу перестаю играть в куклы и прятки,
Недосказанности, верить в иллюзии лести,
И в таком странном взаимодействии
Мы уже много земных лет вместе.
Всё чаще ощущаю её прикосновение и дыхание,
Ловлю самые яркие инсайты и осознания.
Даёт время, скалится своим ничем и обнажает жилы:
«Блюй, сдыхай, чувствуй, благодари, что… все живы».
Я не верю в приход Смерти извне.
Там, вовне, нет ничего того, чего нет во мне.
Войны, смерчи, пожары, цунами…
Смерть приходит всегда изнутри.
Она всегда с нами.
Смех над собой
Мы все немного не в себе.
Ну ладно, многие и много.
И открывая новый мир,
Как новую главу Толстого,
Я знаю, кто умрёт в конце,
А кто прославится масонством.
Не быть вовек в кромешной тьме,
В душе однажды всходит солнце.
И где-то теплится рассвет,
Лучи пронзают горизонты.
И силы, спящие в зиме,
С весной пришедшей
Льются звонко,
И я смеюсь им в унисон
Всем сердцем
Искренне и смело,
Как Пьер безудержно в тюрьме,
Свободный духом, пленный телом.
И, хороня инфантилизм,
Как похоронен был Болконский,
Процессия уходит в жизнь,
Уносит звук с собою звонкий.
И стёрты грани между всем…
А то, чем я в себе гордилась,
Лишь порождает этот смех.
Смех над собою – божья милость.
Снег
Город наш был призрачно-бумажным,
Жизнь в нём наполнялась лишь надеждой
И воспоминанием, застрявшим
Под хрустящим слоем его одежды.
Падал, падал снег, что не типично,
(Отраженьем стал сезон печали)
Сумасшедший, был он симпатичным,
И стелился долгими ночами.
И метель казалась бесконечной,
Опустилась вечность мне на плечи
В день, когда ты навсегда уехал,
Отыграв финал фатальной встречи.
Снег замёл следы и был причастным,
Проверял меня собой на прочность.
Есть конец любой земной печали,
Я же знаю это время точно.
…Снова снег опорой под ногами,
Я вдыхаю жадно острый воздух:
Не было любви в твоём прощании,
Впрочем, и во мне её нет тоже.
Ты мне сказал
Не любишь? – это не секрет.
Я не драматизирую.
На нет суда, знаешь ли, нет:
Я так перефразирую.
Сказал, не та… и думал, зареву,
Взгляд перевёл с меня на ходики.
Да я и в башне хорошо живу,
Мне не нужны твои подвиги.
Что я – война, ты мне сказал,
Ты – пацифист в принятии.
Где же мораль у тебя была,
Когда заключал в объятия?
Сказал, что моё нутро – обалдеть! –
Не к твоему содержанию.
Привык на себя ты в лужах смотреть,
Так океан – наказание.
Ты много слов говорил ещё,
Я их внимательно слушала.
Но утверждаться за мой счёт –
Жалкое малодушие.
Время пришло дать тебе ответ,
Речь проанализировать,
Но для тебя слов моих нет,
И не перефразировать.
Суббота
У меня суббота, а у вас двенадцать.
Семь часов полёта и полжизни странствий.
Даже разговоры будут здесь излишни,
Сразу всё считали, как обложку книжки.
Ваш оскал знакомый и смешная стрижка,
Разыграем линию временной интрижки.
Смыслы вперемешку с юмором абсурда.
Вы уже не пешка, да и я – фигура.
Не нужны притирки, время поджимает.
Мы назначим встречу на начало мая
И начнём затягивать пояса планеты,