Ревет и стонет Днепр широкий
Шрифт:
Было уже за полночь, когда начался общезаводской митинг, но, несмотря на столь позднее время, собралась почти половина матисоновских рабочих, сошлись и сапожники, выполнявшие заказы фабрики в собственных мастерских, сбежались и люди с прилегающих подольских улочек.
Митинг проходил в заводском дворе, под открытым небом. Светили многочисленные августовские звезды, поднимался над горизонтом и поздний, на последней четверти месяц; подслеповато маячили несколько газокалильных фонарей подле приземистых строений фабрики; в сторонке, в углу под забором, кто–то поджег еще и бочоночек с сапожным варом — не столько для освещения,
— Товарищи! — начал Пятаков. — Реакция раскрыла свои карты. Контрреволюция венчала на царство своего диктатора–регента. Но петроградский пролетариат поднялся на защиту завоеваний революции: отпор контрреволюционному путчу возглавляет Петроградский совет. Есть сведения, что и Керенский выступит против узурпатора во главе верных Временному правительству революционных войск…
— Но ведь Керенский же, — послышалось из толпы, — сам и уступил место Корнилову, чтобы тот создал правительство твердой руки!
Оказывается, среди обувщиков были люди, которые и сами разбирались в политической ситуации.
Пятаков поморщился: он не любил, когда его прерывали. Однако на реплику он вынужден был реагировать:
— Нужно полагать, Керенский одумался, внял голосу трудовых слоев: решение Совета оказать непреклонное противодействие корниловскому покушению на революцию…
— Но ведь и в самом Совете тоже заправляют меньшевики, — доносились голоса уже с другой стороны. — Меньшевики с эсерами продадут рабочий класс!..
Однако реплики выводили Пятакова из себя. Во–первых, перепалка репликами сама по себе срывала заготовленный доклад, а во–вторых, у него ведь был собственный взгляд на взаимоотношения с меньшевистским — в Совете и с эсеровским — во Временном правительстве руководством с точки зрения проблемы межпартийного альянса во имя объединения всех сил демократии. И реплики, доносившиеся сейчас со всех сторон, никак не совпадали с концепциями Пятакова.
Поэтому он замахал руками, призывая к порядку:
— Товарищи! Рано еще говорить о восстании: без поддержки мирового пролетариата оно обречено на гибель!..
Евгения Бош стояла рядом с Пятаковым на огромной бочке из–под дубильного экстракта и даже схватила его за руку: речь ведь сейчас идет вовсе не о мировых масштабах, а лишь о контрреволюционном мятеже военного генералитета!..
А из толпы кричали все громче. Теперь преобладали крики: «Мировую революцию подождем — свою еще не сделали!», «Где уж там до международных буржуёв, ежели свои сидят на шее!», «Временное — ладно, a разве Советы — тоже буржуазия?», «А мы сами кто, ежели, скажем, кожевники? Буржуи или пролетариат?», «Нас самих–то уже в мелкую буржуазию записали, раз мы не большевики!..»
— Я же об этом и говорю, товарищи, — кричал Пятаков, — пока у нас есть еще надежда на переход мелкой буржуазии на сторону революции, мы не должны отталкивать и те партии, которые выражают ее интересы и стоят, вообще говоря, на общереволюционных позициях. Потому–то и нужно сейчас, когда нависает угроза над всероссийской революцией, забыть о старых межпартийных распрях и объединить силы всех партий, чтобы…
Евгения Бош не могла уже больше терпеть: не о партиях же речь, не о межпартийных альянсах и комбинациях. Бош решительно оттолкнула Пятакова и стала перед бурной толпой.
— Товарищи! — крикнула и она, и снова сразу же наступила тишина: внезапная смена оратора и то, что этот оратор женщина, привлекло всеобщее внимание.
— Бош, Бош! — слышалось тут и там — ее знали: Евгении Богдановне почти каждый день приходилось выступать и в городе, и здесь, на Подоле.
— Товарищи! — крикнула Бош. — Речь сейчас идет не о том, мирятся или ругаются между собой партии. Если пролетарское восстание не готово сегодня, оно будет готово завтра. Но сейчас речь только об одном: революции угрожает гибель от руки реакции, и мы должны дать отпор обнаглевшей контрреволюции! Петроградские пролетарии не пустят к себе генерала–диктатора Корнилова, армия, солдаты не пойдут за ним! И мы, киевские трудящиеся, тоже не должны позволить киевским генералам осуществить контрреволюционный путч здесь, у нас, на Украине! Возьмем в руки оружие, товарищи! Против мятежников! Вступим в ряды пролетарской Красной гвардии! Запись проводим здесь же, немедленно, я провожу ее! Подходите сюда, ко мне! Винтовки дадут вам портовики! Матросы флотилии! Сейчас прибудет автомобиль с винтовками и патронами!
Митинг бурлил, но уже не топтался на месте — люди протискивались вперед, к трибуне, восклицания слышались отовсюду, но это уже были крики; «Давай оружие!», «Все записываемся!», «И меня запишите!», «Не дадим генералам господствовать над нами!..»
Бочонок со смолой уже догорал, света от него уже не было; поздний месяц поднялся высоко, но и он не светил — тоненький, словно серпик в небе; бледно мерцали газокалильные фонари. Во дворе фабрики было почти темно, при свете звезд лица людей только угадывались. Был август, время звездопада, и по небосводу часто пролетали метеориты, чертя огненные, словно от орудийного снаряда, траектории.
Во двор, грохоча и чахкая неисправным мотором, въезжал грузовой автомобиль: матросы Днепровской флотилии подбрасывали для вооружения киевского пролетариата винтовки и патроны.
4
Уже синел рассвет, когда Пятаков и Бош вышли с фабрики Матисона. Утром — до начала работы — им нужно было еще побывать на других заводах: Пятакову — на Печерске, Бош — в Дарнице, но перед тем необходимо было еще и заглянуть в Мариинский дворец, в комитет — узнать о новостях из Петрограда и с фронта, разобраться в общем положении по городу, обменяться мыслями с товарищами, принять важнейшие решения. И они направились в Мариинский дворец.
Ho по Александровской улице то и дело — неся караульную службу в тревожную ночь — скакали конные патрули кирасиров и донцов, на перекрестках стояли заставы юнкеров, — и Бош с Пятаковым решили пробираться вдоль Владимирской горки прямо к Царскому саду.
Пятаков шел впереди, раздраженный, гневно фыркая.
— С твоей стороны это была вопиющая бестактность! — кипятился он.
— Что я прервала тебя? Прости, что так вышло, но ведь мы оба должны были выступать.
—Бестактно, антипартийно поступила ты, выступив против меня! Мы же с тобой члены одной партии!