Ревет и стонет Днепр широкий
Шрифт:
— Смотри! Чтоб ты большевиков за версту обходил! Попадешься во второй раз — всыпем в мотню двадцать пять. В третий — сам подставляй дурацкий лоб под пулю, а то повесим!..
До вечера в Лукьяновской тюрьме набралось уже «четыре комплекта»: тысячи две людей. Пить разрешено — снег, есть — сосульки с крыши, в уборную не выводить — пускай делают друг на друга. До особого распоряжения!
Улицы города опустели. Лавки закрылись. Народ спрятался по домам. У кого были сараи или погреба — туда, подальше. С окраин старались удрать за город, в леса — Святошинский, Боярский, Козинский. В Броварский, через мост пройти было невозможно: по мосту на Дарницу как раз маршем двигались из города на фронт боевые порядки только что созданного, но уже победоносного «Коша Слободской Украины». Артиллерия,
Впереди — в неудержимом устремлении на поле победоносной битвы, в кровавую сечу — на белом коне первым переступил границу мирного города и сошел с настила Цепного моста сам атаман коша, главнокомандующий всеми вооруженными силами УНР, батько Симон Петлюра.
За ним гарцевали «черные гайдамаки»: часть, образованная из сотни личной охраны Петлюры, под командой атамана Наркиса; ее пополнили уголовниками, выпущенными из киевских тюрем, дезертирами, служившими прежде в кавалерийских полках, анархистами; старшинами назначили делегатов съезда новой, только что созданной партии УС — украинских самостийников.
Последними, после двух украинизированных юнкерских училищ, куреня «сечевых стрельцов» — «усусов» и новой формации сечевиков — «усусусов», то есть куреня, сформированного из студентов университета и Политехникума, — маршировали и самые молодые воины, которым лишь вчера было вручено оружие: батальон «Молодая Украина» — из учащихся средних школ, мальчиков возраста наполеоновских солдат, от шестнадцати лет. На вид это войсковое соединение выглядело довольно пестро: светло–серые шинели гимназистов, черные с желтым кантом — реалистов, голубые штаны — семинаристов. Семинаристы по большей части шли при шашках — взводными, бунчужными, сотенными, ибо были постарше и уже отпускали усы.
Маршировали юноши лихо. Прав ли был Наполеон Бонапарт в своей оценке боевых качеств шестнадцатилетнего солдата, это они еще покажут завтра, в бою, но на марше, в строю, они были выше самой высокой оценки по любой системе — пятибалльной, двенадцатибалльной: им по праву полагался еще «плюс» сверх того. Шли нога в ногу. Винтовки — штык в штык. Шеренги — в ниточку. И в особенности блистали равнением: «направо равняйсь!», «налево равняйсь!» Юные воины приветствовали каждого встречного офицера звонкими ударами подошв о мостовую. Сердца у них так и пылали восторгом. Боже мой! Давно ли — всего полгода тому назад — собирались они на свое первое собрание учащихся средних школ? На Большой Подвальной, 25, в гимназии украинофила Науменко. Требовали весьма скромной украинизации образования — введения родного языка, украинской истории, литературы, пели «Заповіт» — высшее и единственно возможное для них проявление безграничной, хотя и не вполне осознанной любви к родной стране; мечтали о славном будущем Украины, неясно только, каком именно… И вот они уже воины, рыцари с оружием в руках — это вам не родной язык, история и литература! — идут в победный бой, чтобы завоевать любимой Украине ее прекрасное будущее. Правда, каким же оно должно быть, это прекрасное «будущее», они… не представляли и теперь.
Флегонт Босняцкий шел во второй сотне. Пятая киево–печерская гимназия, четвертая киевская, третья. Впереди — в первой сотне: коллегия Павла Галагана, гимназия Стельмашенко, гимназия Жука. Позади — третья сотня: гимназия Науменко, седьмая и первое реальное… Первой и второй гимназии не было, не было и гимназии «Группы родителей»: эти гимназии признавали только единую и неделимую Россию — белоподкладочники по большей части — и подались с белогвардейцами к Каледину на — Дон. Не было и второго, реального, католического, имени святой Екатерины: «катеринщики» признавали над собой власть только… католическую. Не было и шестой, дорогожицкой: «дорогожитцы» с вечера разбежались кто куда, а на своей гимназии повесили транспарант: «Долой Центральную раду, да здравствует Власть Советов!..» Впрочем, не было гимназистов и из частной гимназии мадам Шульгиной: папочки частных украинских гимназистов были преимущественно генеральные секретари и члены Центральной рады, и их сыночкам не подобала простая солдатская винтовка… В отряде «украинских скаутов» они несли курьерскую службу в качестве связных между Центральной радой и генеральным секретариатом.
Флегонт Босняцкий маршировал… Левой. Правой. Равнение! Налево! Направо! Честь! Здравствуйте! Здравия желаем! Слава Украине! Навеки слава!.. Сердце Флегонта рвалось из груди. Он готов был тут же отдать жизнь за любимую Украину… Злые сомнения ранили Маринино нежное сердце? И ему заронили они в душу печаль? Нет единения среди национальных сил? Поговаривают люди, что Центральная рада носится с иностранными миссиями? Прошел слух, что заключила союз со своими буржуями и помещиками?.. А может быть, это всего лишь сплетни? Болтают торговки на базаре? Провокации ненавистных великодержавников? Выдумки, обман! Не может того быть, чтоб профессор Грушевский и писатель Винниченко… Поклеп, ложь, коварные измышления! Марина еще убедится — он сам еще будет иметь возможность ее переубедить!.. Только вот вернется из боевого похода.
Боевой поход! Душа трепетала в восторге, сердце замирало. Что предвещает день грядущий? Победу, только победу! Победу правого украинского дела и справедливости…
Правда, крестьянам земли так и не дали — сказали, надо ждать до Учредительного собрания… Что ж, с точки зрения высокой политики это, быть может, и резонно… До этого еще дойдет. Вот только кончится война…
Война!.. Тут сердце на миг сжималось в ледяной комочек. А зачем, собственно, война? Против советской власти? Но ведь советская власть — это как раз хорошо: надо, чтоб и Украина стала советской республикой! Так сам Винниченко говорил! И зачем воевать против России? С Россией же как–то… привычно, два века уже… вместе. Во всяком случае — за свои восемнадцать лет — Флегонт привык быть вместе с Россией: друзья, товарищи, Гоголь, Пушкин, Лев Толстой… Вот только стерва Екатерина… Ах, против русских большевиков? Потому что они захватчики, империалисты… Тут Флегонт ничего уже не понимал. Иванов, Боженко, солдат Королевич — большевики, которых он лично знал, — разве они собирались захватывать Украину? Они хотят мира, землю — крестьянам, восьмичасовой рабочий день… И Харитон ведь за это погиб… Тут Марина, безусловно, права! Центральная рада что–то там напутала… Все равно: не за Центральную же раду идет воевать Флегонт, идет за Украину! За ее взлелеянное в мечтах будущее. За родной украинский народ! За его долю, волю, благоденствие, славу и счастье… Разве они, Флегонт и Марина, не этого желают своему народу?..
При мысли о Марине щемило сердце. Как она будет без него? Как ему будет без нее?.. Слишком короткое было вчера прощание. Прямо из гимназии, с пятого урока, гимназисты–украинцы отправились в Бендерские казармы. Только и успел забежать по дороге на минутку. Один поцелуй, одно слово: люблю! Нет, два: люблю, жди!.. Помахала платочком… Слишком уж короткое прощание. А разве бывает прощание не короткое? Даже если прощаться день и ночь… Марина, любимая моя Марина!..
Как раз в эту минуту Флегонт увидел Лию.
Собственно, он увидел толпу гайдамаков–черношлычников из личной охраны Симона Петлюры. А среди них, нет, — над ними, над их головами, схватившись одной рукой за фонарный столб, другой помахивая в воздухе, словно паря в небесах, — возвышалась Лия.
Сводный батальон «Молодая Украина» как раз сворачивал с Набережной — правое плечо вперед! — на первый пролет Цепного моста. «Усусусы», «усусы», юнкера впереди выходили уже на Дарницкое шоссе через заросли кустов за рестораном «Венеция». Гимназисты втягивались на мост последними в коше — арьергард. Девушка в коротенькой жакетке, в шапочке пирожком взобралась на пасынок крайнего на мосту фонарного столба — Лия, конечно же Лия! — и кричала что–то, обращаясь к вооруженным гимназистам.
Лия! Сердце у Флегонта снова остановилось, застучало неровно — словно тоже, ступив на настил моста, по команде «вольно» сменило ритм. Боже мой, как нехорошо говорил он с ней в последний раз… Господи, но ведь точь–в–точь такой он увидел ее впервые, первую девушку–революционерку, тогда, в майский стычке на Крещатике! В тот раз они дрались вместе против монархистов… Лия!..
Сперва слов Лии нельзя было разобрать: топали не в лад по мосту подошвы, расстояние было шагов двадцать, да и кровь стучала в висках у Флегонта.