Ревет и стонет Днепр широкий
Шрифт:
Как же не быть довольным, как же не радоваться бытию Винниченко — идеологу украинской государственности и лидеру украинской социал–демократии?
И Владимир Кириллович вскакивает с места — он в своем домашнем кабинете, в собственной фешенебельной квартире на Пушкинской, 20, бельэтаж, вход с улицы, — и бодро, весело прохаживается взад–вперед, а на повороте делает даже нечто похожее на антраша. И напевает модную шансонетку:
Всем приятны, всем полезны помидоры да помидоры…
Государство есть, правительство есть, — как же не радоваться сердцу государственного деятеля? Руководство государством демократизировано и пролетаризировано, — как же не радоваться сердцу революционера?
Впрочем, сердце у Винниченко, как у всех людей, — одно. Две радости одновременно в нем не вмещаются: в щелочку между ними начинает
Временное правительство, этот чертов враль Сашка Керенский все–таки ухитрился подложить свинью, даже сразу две: признал прерогативы Центральной рады только над пятью губерниями Юго–западного края, а не над всей Украиной, и генеральных секретарей утвердил только семь — не полным комплектом кабинета министров…
Настроение у Владимира Кирилловича сразу же портится. Ну как тут не затосковать, как не впасть в ипохондрию?
Чтобы отогнать досадные рефлексии, Владимир Кириллович останавливается перед плотно прикрытым окном — в разгар жаркого лета вдруг наступила холодная погода и наградила Владимира Кирилловича насморком — и всматривается в служебный ход находящегося прямо напротив его окна театра Бергонье: только что кончилась репетиция, и на улицу целой стайкой выпорхнули балеринки кордебалета летней оперетты антрепризы Багрова. Вон та, кудрявая, право же хорошенькая! Где макинтош и шляпа? Владимир Кириллович сейчас же — ведь это так романтично! — пойдет за ней следом и… Но Владимир Кириллович вдруг чихает: проклятая инфлюэнца напоминает о себе — и останавливается на полпути, раздраженно швырнув шляпу в сторону.
Досада снова овладевает его душой.
Чтобы утешить себя, Владимир Кириллович заставляет себя еще раз припомнить свои победы. Не среди дев кордебалета, а на государственной и политической арене.
Как хитроумно и тонко–политично обвел он вокруг пальца и большевиков — с их лозунгом «Власть Советам!», и эсеров — в их сопротивлении идеям социал–демократии! Организованный Винниченко, то есть украинскими социал–демократами, Рабочий съезд просто–напросто объявил президиум съезда… Всеукраинским Советом рабочих депутатов, а членов новоявленного Совета послал на пополнение Центральной рады. Как вам это нравится? Одним махом всех побивахом!
Не верите? Пожалуйста! Всеукраинского же Совета рабочих депутатов не было? Не было. Большевики шумят уже три месяца, и никак не созовут Всеукраинский съезд Советов. А теперь и Совет есть! И входит в полном составе в Центральную раду. То есть Центральная рада остается сверху. Нация превыше всего!.. А сама Центральная рада? Буржуазная она или демократическая? Го–го! Сто новых депутатов — пролетарии как на подбор! Украинцы, конечно. Ведь съезд Винниченко созывал только из делегатов по национальности — украинцев. И семьдесят человек из этой сотни — члены его, Винниченко, партии украинских социал–демократов. Так возрос или не возрос удельный вес и украинского пролетариата, и украинской социал–демократии в… буржуазной Центральной раде? Го–го! Не за горами уже то время, когда украинский пролетариат и, в частности, украинская социал–демократия вообще будет в украинском парламенте в абсолютном большинстве!.. А генеральный секретариат уже и сегодня абсолютно винниченковский. Не верите? Пожалуйста! Как только Центральная рада пополнилась семьюдесятью винниченковскими голосами, Владимир Кириллович, председатель генерального секретариата, немедленно заявил, что он недоволен настоящим эсеро–эсдековским составом генерального секретариата и… подает в отставку. Центральной раде пришлось формировать новый генеральный секретариат. А что дало теперь баллотирование кандидатур? Результаты персонального баллотирования: с приплюсованными теперь семьюдесятью голосами — на первом месте оказался… Владимир Винниченко собственной персоной. И Малая рада Центральной рады вынуждена была обратиться к Владимиру Кирилловичу с нижайшей просьбой принять–таки на себя эту высокую и трудную миссию: сформировать новый генеральный секретариат. Он его и сформировал — с подавляющим большинством социал–демократов. Здорово? A?.. О, это было мастерски выполненное дипломатическое антраша!..
Как же Владимиру Кирилловичу не радоваться жизни и не быть довольном самим собой?
И все–таки сомнения точили сердце Винниченко.
Впрочем, не сомнения, а именно эти самые… украинцы–пролетарии. Вовсе не так, как предполагалось, обернулось дело с «рабочим пополнением» Центральной рады.
Ну что вы поделаете с этими пролетариями! В парламентскую жизнь они действительно немедленно включились. Активно выступают на заседаниях Центральной рады и предъявляют свои настойчивые требования. Но с чем выступают и чего требуют? Они заявляют, что Центральная рада на местах не пользуется авторитетом. Говорят: настало время указать место буржуазии — пусть и своей, украинской. И вообще, не лучше ли эксплуатированным всей бывшей Российской империи действовать сообща против наступления эксплуататоров? А посему — не следует ли все–таки требовать власти Советов на местах, землю отдать крестьянам и прекратить к чертовой матери империалистическую резню?.. А о возрождении нации, о проблемах национальной государственности и вообще о национальных делах они ничего вразумительного, собственно говоря, не говорят…
Ну как же лидеру возрождения нации не впасть в состояние депрессии?
Вот возьмет Владимир Кириллович и плюнет на всю эту чертову политику. Возьмет и в самом, деле подастся в демиссию. Пускай тогда делают революцию и строят государство — без него…
Винниченко печально поглядел на свой письменный стол в углу у окна. Листы бумаги лежали на столе приготовленные, всегда готовые и сверкали своей белой, непорочной чистотой. Девственно чистые!..
Сесть бы, взять перо и писать. Например, пьесу. Владимир Кириллович уже и сюжетик подхватил. И название придумал: «Между двух сил». А вот времени, чтобы сесть за работу, нет!.. Писателю некогда писать! Можете вы себе такое представить? Кто же он тогда такой — писатель или политик? Вольный художник или невольник… революции?
Проклятая вечная раздвоенность!.. Кто это был вечно раздвоен? Ах, Гамлет! Что же, неплохой литературный прототип. А в политике — Плеханов. Тоже неплохая реминисценция.
Ведь в городе забастовка! Все равно деятельность государственного аппарата парализована. По воле пролетариата. А он разве не претендует быть выразителем чаяний пролетариата украинского? Вот возьмет и тоже забастует — из солидарности. Объявит здесь, в своей комнате, забастовку, хотя бы итальянскую. По–украински это — показывать кукиш в кармане.
А! Пропади они все пропадом! Вот присядет на часок и попишет малость. У него же инфлюэнца и мизантропия. А в момент приступа инфлюэнцы, то бишь — мизантропии, ему пишется особенно хорошо…
Понемногу Винниченко начал успокаиваться. Он снова был доволен самим собой и радовался жизни. В конце концов, кто же, как не он, и является автором такой формулы отношения к жизни: жить в каждую минуту нужно так, словно в следующую минуту ты должен умереть…
7
А гимназист Флегонт Босняцкий бежал что было духу. Общегородская забастовка пролетариата! Подобное случалось первый раз в его жизни. Впрочем, и революция была в его жизни тоже только в первый раз! Сначала она прошла как–то словно бы сторонкой — гимназист Босняцкий был как раз озабочен подготовкой к переходным экзаменам из седьмого в восьмой класс. Но теперь каникулы, и он должен быть в самом водовороте событий! И принимать в них непосредственное участие! Тем паче, что его закадычные, с детских лет, друзья Данила и Харитон действовали уже именно там, в водовороте! Ах, черти, — раньше него и его не предупредив, стали уже революционерами: записались в первый па весь город красногвардейский арсенальский отряд! И им даже выдали австрийские карабины и по одной обойме патронов на брата!
Флегонт бежал. Сердце его учащенно билось — и от быстрого бега, и от возбуждения, и от зависти и обиды. Он так и скажет Даниле с Харитоном: что это вы, хлопцы? Подлецы вы! Разве так водится между друзьями? А потом пойдет прямо в завком, к товарищу Иванову, и скажет: запишите и меня, я тоже пойду за пролетарское дело! Вы не смотрите, что я гимназист, я всей душой с проклятьем заклейменным, я — революционер, не имеет значения, что не принадлежу еще ни к какой из революционных партий. Разве на баррикады Парижской коммуны вместе с пролетариями не вышли в первых рядах Домбровский, Делеклюз, Потье и другие якобинцы? И сам друг народа — Марат? Ах, нет! Марат и якобинцы — это же, кажется, из другой, предыдущей, французской революции… Но это не имеет значении — он, Флегонт, все равно против всех тьеров и прочих палачей! Он так и скажет: «Запишите и меня в красногвардейцы, дайте карабин и обойму патронов: я — друг народа!»