Ревнивая лампа Аладдина
Шрифт:
«Быть может, она согласится назвать мне свое имя. А быть может, да хранит Аллах всемилостивый ее дом, назовет и имя своего отца. И тогда я смогу посвататься к ней… Но как найти ее? Пойти к полуденным воротам? Но я видел ее на закате. Быть может, она дочь кого-то из лавочников? Или дочь купца, прибывшего с караваном в наш великий город?»
Аладдин, сам того не замечая, метался по крошечному дворику, заставляя трепетать листья дерева над ручейком. И тут страшная мысль заставила юношу остановиться.
«А быть может, она не дочь купца, а его жена? Потому
Ужас, охвативший его, был так велик, что Аладдин задохнулся. Ведь он предвкушал встречу, думал о сватовстве. Считал себя уже почти женатым человеком, а эту незнакомку, что увидел в вечернем сумраке, своей суженой.
«Что делать? О Аллах милосердный и всемилостивый, подскажи мне, как поступить!»
Но вокруг стояла тишина. Та тишина, что возможна лишь в большом городе. Тишина, поминутно прерываемая далекими голосами, криками, звяканьем медных кувшинов, шарканьем метлы какого-то запоздалого, а быть может, просто ленивого метельщика.
Крик муэдзина, призывавшего правоверных к утренней молитве, вывел Аладдина из задумчивости. Но юноша не стал раскатывать коврик, дабы, повернувшись лицом в сторону Мекки, вознести Аллаху приличествующие слова. Аладдин подошел к нише в стене, по которой определяли, где находится великий город, и прижался лбом к медному светильнику, принесенному вчера ночью из каменоломен. Конечно, не следовало ставить старую медную лампу в такое святое место, но Аладдин еще помнил ужас, гнавший его по коридору Отражений, и потому не поставил светильник, а скорее, бросил его в первый попавшийся закуток.
Но и старая, затянутая патиной медь молчала. Кислый запах вывел Аладдина из задумчивости. Он приложил руку ко лбу и почувствовал под пальцами каменную пыль, что за столетия заметным слоем легла на светильник.
«Вот теперь я грязен, как эта старая медяшка!» – подумал Аладдин и, наклонившись над крошечным ручейком, омыл лицо прохладной водой.
– Что же в тебе такого, о светильник, из-за чего учитель попытался меня убить? И куда делся тот холодный огонь, что горел в твоем чреве? Почему ночью ты казался божественно-прекрасным, а сейчас я вижу перед собой обыкновенное старье, не достойное даже масла, что в тебя, клянусь, никогда и не было налито?
Но светильник молчал. Аладдин принялся разглядывать бока лампы, поворачивая ее под яркими лучами. Солнечные зайчики, заигравшие на белой стене дома, напомнили юноше о том величественном свете, что озарял пещеру.
– Да и грязен ты как-то удивительно! Я слышу запах каменной пыли, а вижу патину… Давай-ка мы окунем тебя в воду!
С этими словами Аладдин погрузил лампу в ручеек. Солнечные блики на миг почти ослепили юношу. А мгновением позже послышалось ему тихое девичье хихиканье. Так обычно смеялась малышка Фатьма, младшая сестренка Рашида и Рашада.
Аладдин оглянулся по сторонам и, конечно, ничего не увидел. Он поставил лампу на землю, а сам выглянул на улицу. Но улица была пустынна. Ни девушек, ни женщин, ни даже старух видно
Аладдин вернулся к светильнику. Нельзя сказать, что после омовения тот стал много чище. Но что в этом удивительного – пыль, накопившуюся за сотни лет, в одно мгновение смыть нелегко.
Поэтому юноша взял лампу в руки и, памятуя советы отца, мастера Салаха, начал пальцами оттирать пыль, чтобы даже самой нежной тканью не повредить тонкого узора, украшавшего бока светильника. Отец всегда говорил: «Помни, сынок, никакая ткань не сможет так хорошо очистить металл, как человеческая рука. Твои пальцы сами поймут, как им надо двигаться, чтобы не повредить ни одной извилины чеканного узора».
Вот под пальцами показался лист какого-то неведомого растения, вот стебель… И в этот миг светильник загорелся тем самым необжигающим светом. От неожиданности юноша выронил лампу. Та, дребезжа, покатилась по камням двора.
Теперь из лампы валил дым. Сначала черный, он становился синее и светлее и, наконец, стал ярко-голубым. Аладдин с ужасом и удивлением смотрел, как светлеет дымная полоса. И наконец из этого странного дыма без огня соткалась… женщина.
– Слушаю и повинуюсь, хозяин лампы, – низким мелодичным голосом проговорила она, но в поклоне не согнулась.
Как завороженный смотрел Аладдин на эту странную красавицу. Женщина была красива какой-то магической, небывалой, немыслимой красотой. Словно пери из сказок, она обжигала взор юноши. Тот опустил глаза и начал бормотать про себя: «Я ничего не видел! Здесь никого нет!»
И тут вновь раздался смех. Тот же мелодичный смех, что юноша услышал, окунув светильник в ручеек.
– О нет, мой господин! Ты видел меня! Я тут!
– Кто ты, чудовище? – голос Аладдина предательски дрожал.
– Я джинния, но вовсе не чудовище! Некогда меня считали самой красивой женщиной Магриба. До сих пор в моих краях помнят Хусни-колдунью. Очнись, юноша! Я не призрак, поверь!
– Но ты… ты же джинн!
– Да нет же, дурачок, я джинния. Да, я живу в медной лампе, знаю секреты самого коварного колдовства, могу мгновенно очутиться за сотни дней пути отсюда. Но я не джинн!
– Джинния? – слабым голосом переспросил Аладдин.
– Ну конечно, молодец. Меня не следует бояться, я не причиню вреда, я просто не могу это сделать.
«Вернее, я не делаю это без крайней нужды! И потом, мой враг далеко отсюда, мне только предстоит его найти… А пугать этого славного мальчишку пока не стоит. И потом, он так хорош…»
Джинния взором начала гладить лицо Аладдина. Он почувствовал, как нежный ветерок коснулся его щек, тронул прямой нос, на мгновение запутался в черных бровях и утих у чалмы. Но юноша так и не понял, что это был взгляд прекрасной колдуньи.
– А как ты здесь оказалась?
– Ты сам меня освободил.
– Я сам?
– Ты сам. Это же ты решил отмыть мою лампу в ручейке. Ты пальцами начал очищать старую патину… Ты очистил магический узор, и появилась я…
– Так ты и в самом деле сидела там?.. В этом старье?