Ревность
Шрифт:
— Увидимся за ланчем, — Грэйвс сделал ещё одну затяжку. — Мы позанимаемся биологией вместе. Будет забавно.
Я закатила глаза:
— Держу пари, что так и будет. Пока, парни. Спасибо.
— Чао, Дрю, детка. Не забудь: в воскресенье у нас пробежка в парке. Грэйвс принесет тебя, — Спиннинг помахал рукой, хлопая Дибса по плечам. — Вперед, парень. Пошли в Красное Крыло.
— Не забуду, — уже в третий раз он мне напоминал. Но он ушел. Направлялся в крыло, где обучались оборотни. Коридор быстро пустел, многие парни поглядывали
Грэйвс бросил мне взгляд из-под пылающих зеленых глаз. Очевидно, удовлетворенный, он наклонился и прижался губами к моей щеке. Быстрый, мягкий поцелуй, затем он выпрямился, развернулся и очень быстро ушел.
И так было каждый день. В качестве публичного проявления любви, это было самое большее, о чем можно было желать. Может, он медленно проявлял чувства из-за всего происходящего или, может, он просто... Я не знаю.
Леон издал сдавленный звук. Дверь скрипнула немного, когда он откинулся, открывая ее, и взглянул внутрь. Он махнул мне худой, вялой рукой.
— После вас, миледи.
О, Боже, я бы хотела, чтобы он больше не называл меня так. Но я только поправила сумку на плече и прошла мимо него. Было тяжело разыгрывать удовлетворяющее раздражение, учитывая, что я обувала кроссовки, но я пыталась.
Так как я опаздывала на несколько минут, все уже были там. Даже учитель Бофорт, высокий, стройный, в позднем расцвете дампир, в выцветшем голубом вельветовом пиджаке и полосатых хипстерских брюках.
Те дампиры, которые позднее обретают полную силу, выглядят так, будто они застряли в двадцати годах, а не в подростковом возрасте. У них также было что-то... я не могу вполне объяснить это. Тень вокруг глаз, или время от времени быстрое стряхивание беспокойным движением, как будто они страдают от боли. Огаст делал также. В это же время я подумала, что он был странным. У большинства охотников-людей случались нервные тики, как у Хуан-Рауля де ла Хойя-Смит — еще один старый друг отца. Он охотился на чупакабру и другую фигню ближе к Тихуане. Он также плевал на пол каждый раз, когда кто-то говорил про неудачу, и его представление об удачи... странное.
Кольцо вокруг Луны? Неудача. Шляпа на кровати? Ещё большая неудача. Проснулся и увидел белку? Удача. Канадские гуси? Удача. Но чайки? Неудача. Он называл их «крысами с крыльями». Но он любил голубей. Попробуй разобрать, что к чему!
Бофорт проделал странное движение, как будто хотел поклониться, но вовремя остановился, выпрямился и отряхнул свои манжеты. Под голубым вельветовом пиджаком рубашка у учителя была вычурной и странной. Она была похожа на изношенный шёлк.
— Ах, здравствуйте! Здравствуйте!
Через парней прошелся шорох. Никто из них ещё не сел; диваны и мягкие кресла, расположенные двойным кругом вокруг учителя, стояли пустыми. И все смотрели на меня.
Ничто не становится проще!
Я выбрала диван во втором ряду и опустилась на него. Леон встал позади меня как безмолвное напоминание. Я знала, что его руки были скрещены в расслабленном жесте, а голова опущена немного вперед так, что его глаза были скрыты за прекрасными волосами.
Казалось, он заставлял всех чувствовать
Они все изящно опустились на выбранные ими места. Другая половина моего дивана оставалась пустой. Как всегда.
Как будто у меня была чума.
Учитель прочистил горло:
— Пожалуйста, передайте ваши письменные работы.
Я наклонилась вперед. Парень, который обычно сидел передо мной — с волосами цвета ириски и любовью к дорогим шелковым рубашкам драгоценных тонов — оглянулся назад, забрал папку с докладом, которую я протянула, и стал ярко-красного цвета.
Я старалась не вздыхать. Желтый блокнот и несколько карандашей скользнули из моей сумки, легли на стол и замерли в ожидании. Эскиз заполнял края бумаги: блоки каменной кладки сверху, заштрихованная трава снизу, и огромная пустота в середине.
Кажется, мне никогда не удастся нарисовать середину. Поэтому все мои блокноты были украшены руинами, на подобии церкви, парящей, как дурной сон.
Как обычно, ему не надо было смотреть прямо на меня, Бофорт, казалось, чувствовал себя хорошо.
— Очень хорошо, очень хорошо. Носферату впервые сделали попытку захватить доминирующую цивилизацию в 1200 году до нашей эры. Существуют искаженные легенды этого времени относительно морского народа, хотя большинство археологических свидетельств, в лучшем случае, запятнаны. Так как нам отделить факт от вымысла?
— Устное предание, — сказал светлый дампир в первом ряду. — Затем проверяем археологический отчет и экстраполяцию
[20]
о том, что мы знаем о поведении носферату.
Учитель кивнул.
— Наше устное предание очень точное, необычное и жуткое. Когда-то вампиры могли путешествовать днем. Когда-то солнце не являлось препятствием для них. Конечно, они были ослаблены из-за него — но солнце не было таким сдерживающим фактором, как сегодня. Так что же произошло?
Тишина. Я взглянула на свои записи. Ничего, чтобы помогло мне ответить на вопрос. Конечно, я никогда не поднимала руку, но мне нравилось знать ответ на вопрос до того, как учитель вызовет кого-то еще. Бофорту также нравилось давать нам время на переваривание вопроса и время на то, чтобы хоть что-нибудь придумать. Он не был одним из тех учителей, которые наслаждаются разоблачением детей.
Это была единственная вещь, к которой я привыкла здесь, в Школе. Система постановки оценок была жестокой, и учителя умны, но они не пытались играть с детьми во властные игры. По крайней мере, не в кабинетах.
Ответ удивил всех нас. Он послышался со стороны моего правого плеча, и это было свистящее, пронизывающее шипение, которое пронзило тишину задумавшегося класса.
— Скарабус, — Леон слегка переместил свой вес; я почти почувствовала это движение сквозь диван. — Он поднялся из песков и шел среди них, убивая там, где выберет место.
— Я смотрю кто-то вовремя прочитал свое домашнее задание. Однако, Леонтус, ты не первокурсник.
Опять тишина. Леон выдохнул, послышался смешок.
Он нравился мне всё больше и больше.