Рейд
Шрифт:
Все это я видел в видеозаписи. Ремни безопасности кажутся смирительной рубашкой. Враг приближается, а ты как на ладони, связан по рукам и ногам. Кошмар военного космолетчика.
Они не обращают внимания на мой вопрос. Только сам противник может знать, что он делает. Меня одолевает страх.
Космопехотинцы, солдаты планетарной обороны, гвардейцы – они умеют драться на открытом месте. Их этому учили. Они знают, что надо делать, когда падает бомба. А я не знаю. Мы не знаем. Нам, космолетчикам, нужны стены без окон, панели управления, аквариумы дисплеев – и тогда мы готовы хладнокровно встретить
Даже Уэстхаузу нечего больше сказать. Он смотрит в небо в ожидании первых признаков абляционного зарева.
Тербейвилль гордится сбитым бомбардировщиком. Наполовину похороненный в битом булыжнике, он показался мне стометровым телом, всплывшим на поверхность Стикса.
Этот стоп-кадр надолго застрял в сознании. Живая картина. Окрашенный алой зарей пар хлещет из треснувшего корпуса. Необычайно живописно.
Корабль потерял экипаж, но в грунт вошел без видимых повреждений. Реальные повреждения произошли внутри.
Я хотел сделать пару кадров интерьера. Но с первого взгляда передумал. Защитные экраны и инерционные поля раздавили всех в кашу. Нельзя сказать, что" эти парни сильно похожи на нас. Они чуть повыше и голубого цвета, вместо ушей и носов – антенны, как у бабочек. Улантониды, от названия их родины – Уланта.
– Эти парни быстро вышли из игры, – сказал мне командир с такой интонацией, будто бы он им завидовал.
Зрелище погрузило его в задумчивость.
– Странные вещи бывают. В позапрошлый патруль мы подняли совершенно исправный транспорт, один из наших. Все работает, и ни души на борту. А что случилось, понять невозможно. Всякое бывает, – произносит он.
– Похоже, мы от них уходим, – говорит Яневич.
Я оглядываю небо. Не вижу, какие знамения ему это сказали.
Наземные батареи перестают прочищать глотки и запевают всерьез. Командир бросает на Яневича насмешливый взгляд.
– Похоже, опять трендим, старпом.
– Не надо меня вруном выставлять, – огрызается Яневич, злобно уставясь в небо.
Слепящие вспышки гамма-лазера освещают ржавые кости некогда величественных зданий. И вдруг я вижу фантастический черно-белый кадр, схватывающий чистейшую суть этой войны. Я вскидываю камеру и щелкаю, но поздно.
Наверху, на уровне по крайней мере третьего этажа, балансируя на двутавровой балке, парочка занималась этим. Стоя. Ни за что, кроме друг дружки, не держась.
Командир тоже их заметил:
– Мы на верном пути.
Я кидаю быстрый взгляд: что отражается на его лице? Но там все та же лишенная выражения маска.
– Что за странная логика, командир?
– Это сержант Холтснайдер, – говорит Уэстхауз. Откуда ему, черт возьми, знать? Сидит он ко мне лицом. А их я вижу у него за левым плечом. – Шеф-артиллерист лучевых орудий. Дипломированный маньяк. Прощается здесь перед каждым заданием. Патруль идет как по маслу, если ему удается кончить. Для ее корабля то же самое, если удается ей. Она – техник управления огнем второго класса с джонсоновского клаймера. – Он болезненно усмехается. – Ты чуть-чуть не щелкнул живую легенду флота.
То, что экипаж может быть исключительно однополым, – неприятная особенность клаймеров. Живя в десегрегированном обществе, я не особенно шлялся по бабам, но период вынужденного воздержания ожидаю без всякого
Там, дома, об этих проблемах ничего не знают. По голосети гонят исключительно торжественные проводы и треп о доблести и славе. Их задача – привлекать добровольцев.
Клаймеры – единственные военно-космические корабли с однополыми командами. Ни на каком другом корабле нет таких психологических нафузок, и добавлять к ним запутанные и взрывоопасные сексуальные проблемы – самоубийство. Это выяснилось в самом начале.
Причины мне понятны. Факт от этого приятнее не становится.
С командиром Джонсон и ее офицерами я познакомился в Тербейвилле. Они рассказывали мне, что при таких нагрузках женщины становятся аморальными, как худшие из мужчин, если судить по меркам мирного времени.
Но чего нынче стоят эти мерки? С ними на полдюжины конмарок можно купить чашку натурального кофе со Старой Земли. Без них – то же самое за шесть конмарок на черном рынке.
Первый бомбер кладет цепь бомб вдоль нашего следа и застает нас врасплох. Взрывная волна подхватывает бронетранспортер, встряхивает его одним страшным рывком, и я моментально глохну. Остальные как-то успели вовремя закрыть уши руками. Бомбардировщик летит, как светящаяся дельтовидная бабочка, откладывающая в море яйца.
– Придется строить новые подъемники, – говорит Уэстхауз. – Будем надеяться, что наши потерн пришлись на «Цитроны-4».
Ремни безопасности вдруг превращаются в западню. Меня охватывает паника. Как мне, привязанному, в случае чего выбраться?
Командир мягко трогает меня за плечо. Странно, но это успокаивает.
– Почти на месте. Несколько сотен метров осталось.
И тут же бронетранспортер останавливается.
– Ну, ты пророк.
Я стараюсь подавить свою тревогу и притворяюсь, что это мне удается. Проклятое небо издевается над нашей человеческой уязвимостью, швыряя в нас оглушительные залпы смеха.
Небо взрывается: пикирует второй бомбардировщик, рассыпая свои подарки. Удачливое наземное орудие пробило в его корпусе аккуратное круглое отверстие, за ним тянется дым, летят пылающие куски, он виляет. Я опять не успел закрыть уши руками. Яневич и Бредли помогают мне выбраться из бронетранспортера.
Бредли говорит:
– У них броня слабовата. Звук далекий, будто сказано в двух километрах отсюда.
Яневич кивает.
– Интересно, удастся ли им теперь его починить?
Старпом сочувствует коллегам.
Пробираясь по развалинам, я несколько раз спотыкаюсь. Должно быть, ударная волна сбила с толку мой вестибулярный аппарат.
Вход в Ямы надежно спрятан. Всего лишь еще одна из многочисленных теней среди развалин, нора человеческого размера, ведущая в навозную яму войны. Щебенка – не камуфляж. Гвардейцы в полном боевом снаряжении ждут, когда кончится бомбежка и настанет пора расчищать мусор. Они надеются, что работы будет немного.
Мы плетемся по скудно освещенным коридорам подвала. Под ними – Ямы, известняковые пещеры и туннели военного времени, глубоко под старым городом. Мы проходим по четырем длинным мертвым эскалаторам, и только потом попадается работающий. Постоянные бомбежки сделали свое дело. Каскад эскалаторов погружает нас еще на три сотни метров в глубь шкуры Ханаана.