Рейнджер
Шрифт:
— С добрым утречком! Мне брат мой всё передал, что надоть.
Ага, стало быть — брат, понятно. А вот что «надоть» было передавать — не совсем, и это несколько напрягает.
— Ежели поснедать у нас не побрезгуете?.. — мужик сделал вопросительную паузу.
— А что есть?
— Ну, как обычно…
Он собрался было что-то перечислять, но я увидел за одним из столиков компанию из троих парней, а перед ними — здоровенную чугунную сковороду со шкворчащей ещё глазуньей на мясистых шкварках. И стопку блинов на деревянном блюде.
— Вот! Мне того же, ещё сметаны плошку, если есть, и на запивку…
Тут я призадумался. Пивом утро начинать не хотелось, мне ещё сегодня по городу ходить, с людьми общаться. И голова нужна светлая, и запах
— Квас есть?
— Есть, конешне…
— Тогда квасу пивную кружку. Сколько с меня за всё?
На лице трактирщика отобразилась некая борьба с собой, но потом он, сделав явное усилие, спросил:
— А у нас ещё на ночь останетесь?
— Сам ещё не знаю. Если что — вечером начнём расчёт заново.
— Ну, тогда.… Тогда эт я ещё должон, со вчерашнего.
С выражением лица Прометея, кормящего орла своей печенью, мужик выудил из-под прилавка небольшой тряпичный кулёк, развернул — там оказалась горсточка монет, вроде бы — те, что я вчера сыпанул.
— Тут, стал быть, ежели запасов брать не будете? — дядька дождался моего отрицательного жеста, вздохнул и придвинул ко мне обе серебряные монетки и часть меди. Подумал пару секунд, вытащил одну медяшку из моей кучки, на её место передвинул другую и, ещё раз вздохнув, сказал: — то вот так вот будем в расчёте.
Я пошёл к столику, размышляя, что надо отвыкать от дурной привычки называть всех без разбору представителей мужского полу мужиками. У нас это слово утратило первоначальный смысл и стало чуть ли не комплиментом, а вот тут.… Тут, похоже, общество насквозь классовое и феодальное, потому обозвав кого-то мужиком, то бишь — крестьянином, представителем одного из низших классов, можно нарваться. Как минимум — на ответную «любезность», как максимум — на крупные проблемы.
Пока еда готовилась, я размышлял над ночной шуточкой Арагорна с пивом. Как-то неуютно она совпадала с моими мыслями при встрече. О неких студентах из некоей книги — ну, и так далее. Это он что, мысли читает мои, как свои, что ли?! Ладно, сорт — если знал заранее, что меня ждёт перенос, мог и на Земле выяснить (хотя — зачем?!), но сам факт, что именно пиво? Может, конечно, вид у меня был от новостей — как с похмелья, но всё равно — тревожно. И что он хотел этим сказать? Показать, что даже мысленно надо проявлять уважение, ибо читает он их легко и просто? Что не дорос я богов за пивом гонять? Так это я и так знаю. Просто пошутил? В общем, толпа вопросов, не имеющих ответов, и логическому анализу не поддающихся, а уж если про логические связи второго и более порядка вспомнить — ууууу.… Или в этом и смысл — заставить меня думать только на эту тему, по методу Штирлица: «Запоминается только последний вопрос» и отвлечь от чего-то более важного?
Бег мыслей по кругу прервало появление официантки, да ещё и с пацанёнком-помощником. М-дя, тщательнее надо с формулировками, намного тщательнее. Потому как приволокли они мне именно «то же самое», как я и просил. В смысле — в том же количестве. Они что, озверели?! Тут одних яиц не меньше десятка! Но возмущаться не стал — во-первых, сам так выразился, во-вторых, и не доем, так не пропадёт. Тот же пацанёнок подносчик особо сытым отнюдь не выглядит. Подумав об этом, я, над головой мальца, подмигнул официантке и указал глазами по очереди на сковордищу и на мелкого. Она согласно кивнула и слегка даже улыбнулась. Это её пацан, может? Или просто — знак внимания, и благодарность за то, что возмущаться не стал? А, без разницы. За стол к себе мелкого приглашать не стал — не от брезгливости, как могли бы подумать некоторые, а исключительно по причине приличий. Помните — общество классовое? И мальчишка бы ошалел, кусок в горло не лез бы, и окружающие тоже. А потом бы ещё и слухи дикие поползли. Оно мне надо, хоть вроде и не собирался я тут задерживаться?
Так, сметанку ложкой сюда, в горячий ещё жир, блин в руку — понеслась! Мням…
Когда после завтрака сходил в номер за рюкзаком и спустился вниз, меня остановил тот же трактирщик и сообщил:
— Тут ещё такое дело… Миккитрий прислал мальца к вам, сказать…
Его спич был прерван тем самым, видимо, мальцом, который прошмыгнул мимо трактирщика и затараторил:
— Дядько Миккитрий велел передать, что с Вашей долей того, что с тролля взято, и что в город привезли, и на что боле точно некому прав иметь, так вот — он с этим токмо завтра к вечеру разберётся, вот!
Ловко увернувшись от подзатыльника, мальчишка отбежал на пару шагов так, чтобы я оказался между ним и покушавшимся на него трактирщиком и уставился на меня весьма выразительным взглядом. Ага, видимо, ждёт плату за новость, а прижимистый распорядитель постоялого двора пытался его, по каким-то причинам, этого дохода лишить. Ну, вникать в тонкости их отношений не буду, а медяка малому не жалко, хотя бы — за смелость и увёртливость. Я протянул вытащенную наугад монетку (вот смеху было бы, окажись это серебро!) и сказал:
— Передай уважаемому караванщику, что я сюда к нему и приду за расчётом, если его это устроит.
Ну, всё, больше меня тут ничего не держит — рюкзак поправить и вперёд, внедряться в городскую жизнь. Надо найти представителя Ордена, зайти в банк к двурвам, поискать храм, где можно бы Арагорна за снаряжение поблагодарить (намёк был более чем прозрачный). Кое-что продать, кое-что прикупить, место для ночлега подыскать, а то в этом заведении я — как Дед Мороз на нудистском пляже, неуместен. Тут своя компания, точнее — люди своего круга, в который я никак не вписываюсь. Короче говоря, дел — достаточно.
* * *
Выйдя из заведения через матёрую, сколоченную «в елочку» из бруса дверь, я непроизвольно поморщился. Да уж, улочка на центральный проспект цитадели цивилизации и центра культуры никак не похожа. Нет, широкая, это да — воз с упряжкой, встав поперёк, оставляет достаточно места для проезда. Оно и понятно, ведь это, похоже, одна из основных транспортных магистралей, и ведёт от недалёких, всего в квартале отсюда, ворот (а вчера казалось — час тащимся от них) к заведению, ошибочно принятому мной за постоялый двор. Это, скорее, было чем-то вроде транспортного терминала: места, куда приходили караваны, втягивались в несколько ворот комплекса, занимающего целый квартал, а оттуда грузы уже развозились по всему городу более мелкими партиями. Я заметил несколько двуколок, влекомых животинками, похожими на ослов, только заметно крупнее. Почему-то всплыло в памяти слово «онагры», но я был совершенно не уверен, насколько оно к месту. А вот повозку, движущуюся к воротам, тащило что-то наподобие варана. Неторопливо, монотонно, щедро и равномерно одаривая окрестности неповторимым ароматом гниющей мусорной кучи. При этом зверюга столь же монотонно жевала что-то, ни видом, ни запахом не отличавшееся от груза.
Так вот, все эти двигатели торговли, то есть — тягловые, вьючные и верховые животные — безо всякого стеснения вываливали на дорогу отходы жизнедеятельности. До мешков, подвешиваемых под хвосты в средневековых городах, местная гигиеническая мысль явно не дошла. Пока я пристально оглядывал окрестности в поисках брода, привязанная около входа кобыла задрала хвост и запустила в сторону крыльца могучую пенную струю. Не без труда увернувшись от подарочка и большей части брызг (хоть на сапоги немного попало-таки), и помянув непечатно родословную этой скотины, я направился в сторону, противоположную воротам. Буквально метров через пятьдесят улица стала втрое уже, а ещё через такое же или чуть большее расстояние под ногами появилось что-то наподобие мостовой. Или она просто проступила сквозь уменьшившийся слой отложений? Не знаю, да и знать особо не хочу, но идти по торцам древесных плах было не в пример приятнее — там, где они были видны. Ещё пару небольших кварталов — и нечастые проплешины мостовой в слое грязи сменились грязными пятнами на сплошном покрытии.