Рейнская легенда
Шрифт:
Но где найти мне слова, дабы передать волнение, охватившее благородного юношу, когда следом за оркестром из труб, волынок, свирелей и других духовых инструментов, пред очи собравшихся явился принц Клевский и дочь его принцесса Елена? И - ах!
– возможно ль скромным моим пером достойно описать красы сей юной леди? Вообразите всяческие прелести, украшающие человеческое созданье, всяческие добродетели, возвышающие душу, всяческие совершенства, делающие прелестную душу и прелестное созданье еще более прелестными, и вы получите лишь неполное и слабое представление о достоинствах ее высочества принцессы Елены. Вообразите цвет лица, какой, как говорят (не знаю, сколь это справедливо), обеспечивает своим потребительницам косметическое
Точно то же действие оказал ее вид на юного Годесберга, когда, облокотясь на свой лук слоновой кости и расставив ноги, он стоял и глядел на нее, словно Амур на Психею. Их взоры встретились: судьба обоих была решена. В то же мгновенье щеки у обоих зарделись; дружно дрогнули сердца! С той минуты они полюбили друг друга навеки. Отто все стоял, расставив ноги, забывшись, облокотясь на свой лук; Елена же спросила у служанки носовой платок и высморкала свой прелестный греческий носик, дабы скрыть волненье. Будьте счастливы, красотки! Уж я стара; однако ж не настолько, чтоб повесть о нежной любви не горячила мою кровь. Тереза Мак-Виртер тоже жила и любила. Эх-хе-хе!
Но кто сей муж, что стоит позади принцессы и могучего старого лорда, отца ее? Кто он, чьи волосы рыжи? Чьи глаза хмуро уставились друг на друга чрез жалкую кнопку носа? Кто сей горбун, чей мерзкий рот окружен щетиной и полон желтых, острых, гнусных зубов? Хоть он облачен в небесно-голубую пару, шитую серебром, его безобразная фигура кажется от того лишь вдвойне смешною; хоть на нем невыразимые розового бархата, это лишь невольно привлекает внимание к его отвратительно кривым ногам. Шляпа цвета лосоеины с жемчужным павлиньим пером выглядит нелепо на его грубой голове; и, невзирая на мирные времена, злодей вооружен множеством кинжалов, ножей, ятаганов, сабель, палашей и шашек, что свидетельствует о его коварных и кровожадных намерениях. То жестокосердный Ровский де Доннерблитц, маркграф Копшаренбергский. Идет молва, что он добивается руки прелестной Елены. Он то и дело обращает к ней любезные речи и зловеще улыбается, склоняя мерзкие черты над ее лилейным плечом. Но она лишь отворачивается от него, содрогаясь, - словно ей предлагают слабительное!
Отто все стоит, пораженный, опираясь на лук.
– А какова награда?
– спрашивают лучники друг у друга. Их две бархатная шапочка, расшитая руками принцессы, и драгоценная тяжелая золотая цепь; обе лежат на подушечке у ног Елены.
– Я знаю, что выбрать, ежели заслужу первый приз, - говорит кривоногий лучник, у которого на щите по черному полю идут кровавые линии - герб Ровского де Доннерблитца.
– Что же, говори!
– отзывается Отто, бросая на него пламенный взор.
– Цепь, ясное дело!
– отвечает с усмешкой лучник.
– Не такой уж я простак, чтоб выбрать эту бархатную ермолку!
Отто улыбнулся презрительно и занялся своим луком. Звуки труб возвестили о начале состязания.
Надо ль его описывать? Нет: уж это сделано в упоминавшейся выше повести "Айвенго". Вообразите лучников в ярко-зеленых одеждах; все они по очереди стреляли в цель. Иные попадали, иные нет. Не попавшие принуждены были удалиться с поля под шумные насмешки многочисленных зрителей. Те, кто попал, вновь показывали свое искусство; однако же с самого начала стало ясно, что награду оспаривают Косоутофф (лучник Ровского) и юный герой с золотыми кудрями и луком из слоновой кости. Слава о меткости Косоутоффа пронеслась по всей Европе; но кто был юный его соперник? Ах! Одно сердце в пестрой толпе билось страстною жаждой это узнать. То было сердце Елены.
Началось последнее испытание. Мишень поставили в трех четвертях мили от стрелков, и была она столь мала, что не то что стрелять, и увидеть-то ее было дано далеко не всякому; и покуда Косоутофф выбирал стрелу, Ровский кинул ему кошель, туго набитый золотом, и крикнул:
– Косоутофф, коли победишь - кошель твой.
– Так считайте, что уж он у меня в кармане, ваша светлость, - отвечал стрелок, с усмешкой глянув на Отто, - юнцу покамест везло, но в такую-то цель ему не попасть.
– И, прицелясь, Косоутофф послал стрелу в самую середку мишени.
– Ну как, пащенок?
– сказал он, когда воздух огласили восторженные клики, когда Елена сделалась бледна как мел при мысли об опасности, грозящей тайному властелину ее сердца; и, кладя в карман деньги Ровского, Косоутофф обернулся к благородному потомку Годесбергов.
– Не сыщется ли у кого горошины?
– спросил юноша. Всех насмешил этот нелепый вопрос; а старушка, разносившая в толпе овсяную кашу, протянула ему требуемую овощь. Горошина была сухая и желтая. Приблизясь к мишени, Отто заставил Косоутоффа извлечь стрелу и вставил в дырку от стального наконечника горошину, взятую у старушки. И он вернулся на свое место. Покуда он готовился к выстрелу, Елена испытывала такое волненье, что опасались, как бы она не упала в обморок. В жизни, в жизни еще не видала она созданья, столь прекрасного, как наш юный герой!
Он казался почти божеством. Он откинул с высокого чела и с прекрасных глаз свои длинные пряди. Нежно зарделись его щеки, - чей пух прелестный не знал цирюльника. Он взял в руки лук и одну из самых красивых своих стрел и, слегка наклонясь к правой ноге, устремился вперед, подняв левую ногу на уровень уха. В этой позе он напоминая Аполлона. Он выпустил стрелу со звенящей тетивы - она пронзила синий воздух - ффью!
– Он расщепил горошину!
– сказала принцесса и упала в обморок.
Ровский одним глазом смерил юношу с ног до головы, в то время как другим метнул негодующий взор на своего лучника.
Лучник сыпал страшными ругательствами.
– Он выиграл!
– сказал он.
– Полагаю, парень, ты выберешь золотую цепь?
– Золотую цепь? Предпочесть золотую цепь шапочке, шитой сей божественной ручкой? Никогда!
– И, приблизясь к балкону, где сидела уже пришедшая в себя принцесса, он преклонил пред ней колена и получил бархатную шапочку, которую принцесса, став краснее самой шапочки, водрузила на его золотые кудри. Вновь встретились их взоры - сердца зашлись. Они не сказали друг другу ни слова, но знали, что полюбили друг друга навеки.
– Желал бы ты служить Ровскому де Доннерблитцу?
– спросил у юноши этот человек.
– И стать над моими лучниками вместо жалкого мазилы, которого ты одолел?
– Сей жалкий мазила искусный и доблестный стрелок, - отвечал Отто надменно.
– И я не желал бы служить Ровскому де Доннерблитцу.
– Желал бы ты остаться при дворе принца Клевского?
– спросил отец Елены с усмешкой, ибо надменность простого лучника немало его потешила.
– Я с радостью умру за герцога Клевского и его семью, - отвечал Отто, отвесив низкий поклон. Слово "семья" он произнес с особым, нежным удареньем. Елена все поняла. Семья - это была она. В самом деле, ее матушки уж не было в живых и у папы не было других отпрысков.