Рейтинг лучших любовников
Шрифт:
– Я так не считаю… – попыталась встрять в его монолог Катя.
– Считаешь! – гневно перебил он ее, и она вдруг увидела, как сдал ее муж за эти две недели: лицо осунулось, обычно блестящие, слегка вьющиеся волосы потускнели. Валентин ссутулился и как-то противоестественно сжался. – Считаешь! – повторил он и даже стукнул по столу кулаком. – Мою выдержанность ты всегда принимала за равнодушие! «Неужели тебе все равно?» – вот твоя коронная фраза! А мне не все равно! Понимаешь ты?! Не все равно! Просто я считаю, что мужчина не должен охать, причитать и суетиться! Мужчина должен быть опорой семье! Он
– Это правильно! – согласилась Катя, но Валентину сейчас не нужно было ее согласие. Ему надо было выговориться.
– И если тебе чего-то не хватало в… интимных отношениях… ты могла бы сказать… Я всегда боялся сделать тебе больно, понимаешь? Во мне же девяносто с лишним килограммов! Я огромен, как слон… Что же делать, раз таким уродился… Если тебе нужно было, чтобы я стонал от страсти или скрипел зубами, или… там… кусался… ты бы сказала, и я бы стонал и кусался… Мне казалось, что и в сексе мужчина должен быть выдержанным. Все должно быть для женщины…
– Я понимаю… – опять попыталась сказать свое слово Катя.
– Да что ты понимаешь?! – снова оборвал он ее. – Не просто так ведь ты бегала на свиданки к Славке! Я никогда не поверю, что в семнадцать лет тебя посетила такая неземная любовь, что ты готова была лечь под любого мужика, похожего на этого… вашего… дальневосточного гостя! Что-то должно было быть еще! Что?!! Неужели дело только в том, что Вера всю жизнь держала своего мужика на голодном пайке и он на тебе отрывался?!! Что Кудрявцев такого фантастического с тобой делал, жена моя? Расскажи! Я готов пройти у него спецкурс!
– Валентин! Прекрати! – возмутилась Катя. – Ты и сам не без греха!
– Да! Правильно! Не без греха! Эта твоя подруга Вера смогла всех нас втянуть во грех! Мерзавка! Ты, конечно, даже не представляешь себе, как можно изнасиловать мужчину, да еще такого мощного, как я, да? А вот можно! Можно!!! Я до сих пор не понимаю, как она умудрилась это проделать!! Я и Машу никак не могу считать своей дочерью, потому что между мной и Верой все произошло не по-людски… Если бы любовь, если бы страсть… или хотя бы временное ослепление… эдакое помутнение рассудка…Так нет! Все у меня украденное, хитростью выманенное… А Славка Машку любит. И она его обожает… несмотря ни на что… Чего же мне встревать?
Катя сложила руки на груди, как бы отгородившись ими от признаний мужа, и произнесла:
– А я никогда не поверю, что виновата во всем одна лишь Вера, а ты – бедненькая несчастненькая оскорбленная невинность. Прямо агнец божий!
– Я не об этом, Катя, – скривился Валентин. – Конечно, я виноват… что уж тут говорить… Но это ошибка! Гадость! Глупость! Свинство! Как хочешь назови… Но я и в тот момент любил только тебя! Клянусь!
Катя молчала. Валентин подошел к ней близко-близко, повернул за подбородок к себе ее лицо, внимательно посмотрел в глаза и спросил:
– А ты, Катя? Неужели ты все еще продолжаешь любить этого Антона? Неужели чуть ли не двадцатилетняя разлука не лечит от любви? Неужели я совсем ничего не понимаю в жизни?
– Я… Я не знаю… Он, Валя, как мечта… Несбывшаяся, а потому такая остро-сладостная… Это… как болезнь…
– Но ведь от болезни можно
Валентин попытался осторожно обнять жену. Она не отстранилась. Она положила голову ему на грудь и прошептала:
– Не смертельная… Мне и самой очень хочется в это верить.
Я ее ненавижу. Она об этом знает. Она уже не считает меня своей лучшей подругой. Мы не виделись почти полгода. Мне иногда очень хочется увидеть ее, и чтобы опять все было, как раньше. Чтобы я ненавидела, а она не знала об этом. Я снова и снова представляю себе, как впервые говорю ей:
– Я тебя ненавижу.
Она сначала думает, что я шучу, и беспечно улыбается. Тогда я повторяю эту фразу с особым нажимом и по слогам:
– Я те-бя не-на-ви-жу!
Каждый слог должен вонзиться в ее тело, как маленький острый нож. Семь слогов. Семь острых ножей. С зазубринами. Чтобы не вытащить.
Она морщится, как от физической боли, а взгляд ее становится беспомощным и растерянным. Я, конечно, уже видела ее беспомощной и растерянной. И это, безусловно, лучшее из того, что мне привелось за всю жизнь увидеть. Я с удовольствием посмотрела бы на это еще раз. Я не спешила бы объясняться дальше. Я смаковала бы паузу, которая непременно должна возникнуть при этом нашем разговоре. Я растягивала бы ее и с жадностью ловила бы перемены в знакомом с детства лице.
Когда до нее наконец дойдет суть сказанного мной, она просто обязана спросить:
– За что?
И тут я выскажу ей все! Я скажу, что это ее отвратительный сыночек изнасиловал мою дочь, которая приходится ему сестрой. Машке скоро рожать, и я боюсь, что она произведет на свет какого-нибудь монстра. Этот монстр будет целиком на совести Корзунов! На совести Катьки и ее Валентина, который давно должен был объяснить сыну, кто ему Машка.
Я яростно брошу в лицо Катерине, что она разбила мне жизнь дважды из прихоти: сначала увела Зданевича, а потом мужа. И ни с одним у нее ничего не получилось! То есть жизнь моя загублена зря!
А еще я ей скажу, что ненависть моя теперь пахнет не корицей, как булочки из школьного буфета, а немытым телом и гнилым ртом опустившегося мужика, который имеет наглость называть себя моим «папой» и который поселился у меня в квартире вместо Славки. Он, похоже, намеренно не моется и гадит мимо унитаза, чтобы меня достать. Но мы еще посмотрим, кто кого! Я уже была у этой Псарниковой Татьяны Исаевны. Папаша думает, что я не смогу обштопать эту глыбу старого мяса с наглыми крысиными глазками. Не на ту напали! Со слезливой Вероничкой уже давно покончено! Вера Николаевна Кудрявцева… да-да! пока еще Кудрявцева! своего добьется! И развода мой беглый муж не получит, пока… В общем, я еще не знаю, что от него потребую за развод, но, как говорится, мало ему не покажется.