Резервисты
Шрифт:
Мы выпили.
— Кушайте, пацаны! — высокий протянул нам тарелку, на которой дымились нанизанные на деревянные палочки куски мяса вперемешку с луком и помидорами. Мы взяли себе по палочке шашлыка.
— Теперь и познакомимся, — сказал Мишаня, представляя нас всех друг другу. Я уже давно понял, что именно этих мужиков я слышал ночью по рации и решил их разыграть.
— А не вы ли, уважаемые, дежурили сегодня ночью? — спросил я, — А то утром приходили на вас жаловаться.
Вся компания с удивлением уставилась на меня, даже кот отвлекся на минуту от шашлыка.
— Ну было дело, — протянул сидящий напротив меня Рувимыч, — но че жаловаться? Мы ж трезвые были, Михалыч только одного подстрелил, и то не до конца, дык они, суки, тоже стреляли…
— Да не в стрельбе дело, —
Тут Михалыч от удивления уронил сигарету в стаканчик с водкой.
— Я ж тебе говорил, дураку! — заорал он Рувимычу, — Радио, мать его, молчание соблюдать надо! Чему тебя только на твоих подводных лодках учили, берут, блин, детей на флот! А еще торпедист бывший! Теперь все! Только перестукиваться будем, понял, блин!
Зорик, которому я успел рассказать про ночной разговор по рации, от смеха подавился шашлыком.
Следующий тост опрокинули за дружбу. Мишаня опять пил сок.
— Вот гляжу я на тебя и поражаюсь, — сказал Михалыч, разглядывая Мишаню, — вот ты говоришь, контуженый, и не пьешь. Я вот тоже контуженый, а только я водкой и лечусь.
— Дык у вас, это, — встрял Рувимыч, — контузии, други мои, разные: тебя, небось, Розка сковородой огрела, а человек на боевом посту вражиной взорванный.
— Сам ты Рувимыч взорванный, я между прочим, на Даманском в БТРе горел, косоглазые нас расколошматили, как бог — черепаху. Столько ребят положили, — глаза у Михалыча наполнились слезами, — Ээх, — махнул он рукой, — давай третий!
Выпили, не чокаясь, третий тост. Мы тоже погрустнели, вспоминая…
Михалыч швырнул коту кусок баранины, кот ответил безграничной влюбленности взглядом.
— Ладно, мужики, — сказал Мишаня, поднимаясь, — пора нам!
— Шашлычки с собой возьмите, пацаны, потом доедите!
Рувимыч снял с мангала очередную партию шашлыка.
— И зелье тож, для аппетиту! — Михалыч завинтил початую бутылку.
— Спасибо, не надо, не можем же мы с пузырем водяры на пост вернуться! — вежливо отказался Зорик.
— Понял, айн минутен!
Михалыч, размахивая бутылкой, унесся в кухню и через пару минут вернулся, протянув нам бутылку из-под минеральной воды.
— Вот, мужики, берите водичку из источников Эйн-Геди, сейчас жарко, много пить нужно! — произнёс он, кутаясь в теплый дубон.
Поблагодарив мужиков, мы, нагруженные покупками и подарками, двинулись в обратный путь.
Хаммер резво бежал под горку, от водки клонило в сон, но расслабляться не следовало. Был ранний вечер, уже начинались сумерки; все предметы на глазах становились размытыми и теряли резкость. Я крепче сжал ребристое цевье М16, прогоняя сонливость. Из динамика доносился усиленный радиообмен, но я не обращал внимания, пока Мишаня не прибавил громкости. Нам на заднем сидении было плохо слышно, но отдельные фразы долетали и не внушали оптимизма. «Пятеро тяжело пострадавших… Машина расстреляна из засады… Двое взрослых, трое детей… Амбуланс приехал… Проводим осмотр местности». Мишаня притормозил на обочине, выудил из кармана пачку «орбита» и протянул нам: «Там что-то случилось впереди, зажуйте, на всякий пожарный». Через пару километров мы увидели на дороге двоих солдат, один показал нам прижаться к обочине и остановиться. Приблизившись к ним, мы увидели дальше на дороге несколько армейских джипов, две машины скорой помощи и одинокий гражданский фиат, ткнувшийся в кювет. Мишаня вышел из машины, к нему подошел майор с красным беретом десантника под погоном. Они о чем-то переговорили, и он указал нам место на обочине, попросив подождать и не мешать следственной группе. Мишаня съехал с дороги и тормознул около других джипов. Впереди стояли бронированные машины скорой помощи, подаренные, судя по надписям на бортах, американской еврейской общиной. В одной задние двери были распахнуты, там шла лихорадочная возня. Зорик доложил по рации, что дорога закрыта, и мы задержимся.
Мишаня подошел к джипу пограничников и заговорил с водителем. Вернулся мрачный: «Вон тот фиат, расстреляли из засады, видимо дали очередь в лобовое, потом подошли и добили всех, кто находился в машине. Двое взрослых и трое детей, один жив, пытаются спасти».
Из скорой помощи выбрался высокий мужик в мятом «бете» [15] и в окровавленных резиновых перчатках. Одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы понять, что там внутри все кончено. Он содрал перчатки, швырнув их на асфальт, сел на подножку машины и закрыл лицо руками. Следом вылезли двое хмурых санитаров в забрызганных кровью халатах, встали рядом и закурили.
15
«бет» рабочая форма, в ней также ходят резервисты
Вокруг фиата ходили полицейские в белых костюмах, снимали отпечатки, фотографировали. Когда они закончили, майор-десантник махнул нам рукой. Мишаня медленно тронул «хаммер» вперед мимо расстрелянного автомобиля. Вблизи фиат выглядел страшно: лобовое стекло в дырках от пуль, все окна справа выбиты, заднее стекло тоже осыпалось. Последнее что бросилось мне в глаза, перед тем как Мишаня увез нас от этого жуткого места, был перепачканный кровью белый плюшевый мишка на заднем сидении.
Ночью во время нашей с Зориком смены пост опять обстреляли. Примерно метрах в двухстах от нас мелькнули вспышки выстрелов. Очередь впечаталaсь в мешки с песком, защищавшие позицию на крыше будки. В эту ночь там дежурил настоящий снайпер, Ашер. Он служил срочную за два года до нас, поэтому мы познакомились только здесь, на сборах.
Кто-то, с другой стороны блокпoста, услышав выстрелы, пустил осветительную ракету. В колышущемся оранжевом свете мы увидели смутную тень, убегающую в сторону города. У Зорика сорвало крышу, он начал беспорядочно палить в темноту, крича: «Суки, твари!». У меня тоже вскипел в крови адреналин, я вскинул винтовку, от возбуждения палец сбросил флажок предохранителя до упора, на автоматический огонь, и пол магазина улетели в никуда. Спохватившись, я перевел флажок на одиночные; темная фигурка бежала, петляя между кустов, я стрелял, вносил поправку, снова стрелял, каждый третий патрон, трассер, чиркал красной ниткой. Рядом грохотал автомат Зорика, пули срезали кусты вокруг фигурки, взметали фонтанчики земли, но дистанция была слишком велика. Меня как будто заклинило; поправка, выстрел, поправка, выстрел. Я должен попасть, должен! Bедь, может быть, эта сволочь расстреляла фиат с детьми. Мой трассер прочертил красную полосу и уткнулся, кажется, прямо в беглеца, силуэт, наконец, упал, но тут же вскочил и прихрамывая побежал дальше. Выстрел, опять вылетел трассер, значит, кончается магазин, последние пять патронов — трассирующие. Еще три выстрела, затвор сухо клацнул, застряв в заднем положении. Тело действовало как автомат, указательный палец прижал задвижку магазина, тот выскальзнул, звякнув об асфальт под ногами, левая рука лихорадочно вбила новый магазин, хлопнув ладонью по фиксатору затвора. Затвор сорвался, загоняя в ствол патрон. Снова выстрел, поправка, выстрел. Окончательную точку поставила пуля Ашера, сверху грохнуло, и силуэт повалился в кусты, словно подтверждая снайперский девиз: «Не беги, умрешь уставшим!».
— Tакую стрельбу подняли, a я как раз задремал! — раздалось сверху.
Остаток смены мы гадали: утащат за ночь труп или нет. Ашер пообещал проследить, чтобы экспонат до утра не трогали. Утром труп лежал на месте, попадание имелось всего одно, в голову, рядом лежал китайский АК47. Нам осталось только поздравить Ашера.
Днем мы рассказали Мишане.
— Нужны ли тут слова? — заявил это хренов полиглот, начитавшияся в госпиталях книжек, — Был человек и нет человека. Жил себе невинный холостяк, как птица на ветке, — и вот он погиб через глупость. Пришел еврей, похожий на матроса, и выстрелил не в какую-нибудь бутылку с сюрпризом, а в живот человека. Нужны ли тут слова? — горестно вопросил Мишаня.