Режиссерские уроки К. С. Станиславского
Шрифт:
РЕПЕТИЦИИ НА СЦЕНЕ
На следующий день я пришел в театр за час до репетиции. Николай Григорьевич, однако, уже был в театре и нисколько не удивился моему раннему появлению в зрительном зале. Он сейчас же спустился ко мне в зал и спросил, как будет происходить репетиция, в какой последовательности пойдут отдельные сцены. Я передал ему утвержденную К. С. Станиславским схему выходов гостей и все списки действующих лиц.
Николай Григорьевич тут же сел за режиссерский столик и, вооружившись неизменными очками, принялся тщательно изучать отдельные листки. Он задал мне по ним несколько вопросов, в известной мере повторявших вопросы Станиславского. Мне было приятно отвечать ему, зная, что моя наметка выходов гостей принята и утверждена Константином Сергеевичем. Я позволил себе спросить Николая Григорьевича, приготовлен ли «личный
— Пройдемте на сцену и посмотримте, верно ли я все расположил, — без малейшего признака ложного самолюбия отвечал мне, молодому режиссеру, этот замечательный деятель МХАТ.
На сцене, конечно, все было устроено так, как рекомендовал мне Константин Сергеевич.
Мне не пришлось ничего поправлять или добавлять. Сам Николай Григорьевич, заглядывая в мои листки выходов гостей, велел тут же сделать некоторые перемещения мебели и реквизита. Но уже через две-три минуты я заметил, что находившиеся на сцене рабочие, электротехники, реквизиторы отлично понимают, что Николай Григорьевич «сдает» мне, как режиссеру, сцену, и что они следят за мной очень внимательно.
В это утро мне особенно ценны были их серьезные взгляды, крепкое пожатие руки, так как это был мой первый «режиссерский день» на основной сцене МХАТ.
Мы обошли с Николаем Григорьевичем всю сцену, проверили всю расстановку мебели в декорациях по намеченным мизансценам, проверили, как открывается и закрывается каждая дверь в павильоне, что видно в открытые двери главного павильона.
— Константин Сергеевич уж очень любит придраться к тому, что стоит и как стоит за каждой дверью, как «оформлен» каждый «заспинник», — с какой-то особенной профессиональной интимностью пояснил мне Николай Григорьевич, поправляя какую-то картинку на стене «третьего» павильона [26] , — Терпеть не могу, когда он делает мне об этом замечание из зрительного зала.
26
Декорация М. Добужинского к третьему акту «Горя от ума» состояла из трех частей: первый павильон — большая гостиная, из нее вели ступеньки в зал, расположенный ниже гостиной и видный через открытые двери ее, и, наконец, за залом, на уровне первой гостиной, стоял третий павильон из двух комнат, двери которых выходили тоже в зал.
Но вся интонация, вся трогательнейшая забота Николая Григорьевича об убранстве сцены в духе требований Станиславского говорили об обратном. Именно эти минуты встреч с Константином Сергеевичем, эти «придирки» к его работе, я уверен, Н. Г. Александров любил и ценил, может быть, даже больше своей актерской работы в Художественном театре.
Однако проверка декораций, света заняла больше времени, чем я предполагал, и, когда мы с Николаем Григорьевичем спустились в зрительный зал, он уже был почти заполнен актерами. Мы только что успели подойти к режиссерскому столику, как в зале появился и Константин Сергеевич. Он подошел к нам и спросил, всё ли готово и все ли в сборе. Проверив по списку вызванных актеров, Н. Г. Александров подтвердил, что все собрались.
— Прошу всех прислушаться, — обратился Константин Сергеевич к присутствовавшим. — Сегодня мы приступаем к репетициям по возобновлению «Горя от ума». В фойе уже началась работа с новыми исполнителями, которых мы назначили на ответственные роли в эту пьесу. Я полагаю, что всех нас должен волновать вопрос о том, для чего мы решили, возобновить в этом сезоне нашу старую постановку, а также, что в ней будет от «старого» и что от «нового».
Отвечу очень кратко.
Революционный дух грибоедовской комедии полностью соответствует той перестройке нашего общества, свидетелями которой мы с вами являемся каждый день. Грибоедов казнит все косное, мещанское, реакционное в своей пьесе, так же должны и мы с вами поступать, истребляя в себе и в окружающих нас буржуазные взгляды на жизнь, обывательские привычки и настроения.
Грибоедов поднимает на щит в своей пьесе высокие гражданские чувства к своей родине, к своей нации, к своему народу. Эту же задачу неизменно ставил перед собой Художественный театр. Поэтому мы ставим сейчас Грибоедова.
Что в нашем спектакле будет от «старого» и что от «нового»? Все лучшее. Все лучшее от старого и все лучшее от нового. Если это окажется возможным, мы сделаем еще лучшие декорации и всю сценическую атмосферу для старых исполнителей. Если это окажется возможным, мы еще лучше постараемся
Кроме того, на возобновлении этого спектакля старое и новое поколение МХАТ должно соединиться в один художественный ансамбль, в одну труппу. Я придаю этому обстоятельству чрезвычайное значение.
Мы начинаем наши репетиции с бала у Фамусова. Я считаю возможным проводить эти репетиции непосредственно на сцене, так как, узнав линию своей физической жизни в третьем и четвертом актах, актеры, занятые в фамусовокой вечеринке, яснее поймут, чего от них хотят и театр и автор.
Репетиции третьего и четвертого актов будет вести Николай Михайлович, так как я занят на сцене по роли. Мы с Николаем Михайловичем и Василием Васильевичем выработали план работ по этим актам, а когда осуществим наш план, позовем Владимира Ивановича принять у нас третий и четвертый акты. Сегодня репетируется третий акт от выхода гостей до начала сплетни о Чацком. Паузу [27] перед выходом Софьи и танцы Николай Михайлович будет репетировать отдельно, в фойе. Сегодня на эти моменты в акте мы не будем обращать внимания, как бы они ни прошли. Задача нашей знаменитой паузы перед выходом! Софьи всем вам известна, а отделывать ее будем в фойе. Танцами, поклонами, походкой также будем заниматься каждый день в фойе. Следующий раз попрошу всех «гостей» быть в обуви из «Горя от ума», а сейчас прошу всех пойти со мной на сцену. Николай Михайлович, Николай Григорьевич, начинайте репетицию!
27
Эта пауза описана в книге Вл. И. Немировича-Данченко: «Горе от ума» в постановке Художественного театра», Гиз. 1923, стр. 102.
Константин Сергеевич направился по лесенке из партера на сцену, за ним поднялись туда же некоторые главные исполнители, а «гости» мгновенно покинули зал через боковые двери, чтобы очутиться на своих местах на сцене.
Без всяких распоряжений с моей стороны закрылся занавес. С некоторой тревогой оглянулся я на зал. В нем не было ни одного человека. Это меня чрезвычайно успокоило: значит, никто из зала не будет следить за моими ощущениями, за моим поведением на репетиции. В конце дня я узнал совершенно случайно, что Станиславский, придя в театр, отдал распоряжение никого не пускать сегодня на репетицию, велел запереть двери в зал на ключ. Через несколько дней мне представился случай спросить его, почему он так распорядился.
— Ни один уважающий себя артист, — ответил мне Станиславский, — будь он пианистом, художником или артистом цирка — фокусником, жонглерам, наездником, — не демонстрирует свой процесс творчества, свой труд до тех пор, пока не считает, что он закончен и достоин быть показан зрителю. А в театрах у нас в последнее время завелся обычай устраивать из зрительного зала проходной двор.
Артисту N сегодня нечего делать в театре, он не занят в репетициях, выспался, покейфовал всласть и этак в первом часу дня решил прогуляться по хорошей погоде. По привычке ноги повели его в театр. Зашел. Что, мол, у нас сегодня происходит? Кажется, репетируют «Горе от ума» — новый режиссер и новые актеры. Заглянул в зрительный зал, посидел полчасика, полюбопытствовал, покритиковал все в душе и пошел в буфет выпить стаканчик чаю с лимоном и тут уж дал волю своему критиканству. Причем и критикой-то он занимается бесстрастно, от нечего делать, за стаканом чаю, в буфете, в обществе двух-трех подхалимов, прихлебателей, которых он в такую благодушную минуту готов угостить за свой счет парой жареных пирожков!
Таких «любопытствующих от искусства» нельзя пускать на любую репетицию, когда ни мы, режиссеры, ни наши актеры еще сами не знаем, к чему приведет нас новый этап работы — репетиции над пьесой на сцене.
Режиссер должен один сидеть в пустом зрительном зале, ему должна быть обеспечена полная возможность сосредоточиться только на том, что происходит на сцене. Занятые в репетиции актеры должны находиться на сцене или за кулисами. Ни в коем случае не надо им разрешать спускаться в зал наблюдать за игрой их товарищей. Это разбивает их внимание, позволяя им критиканствовать, вместо того чтобы за сценой или за кулисами продумывать и заполнять в своей фантазии перерыв в «течении дня» их роли, между двумя своими сценами.