Ричард Длинные Руки – гауграф
Шрифт:
Гиллеберд покачал головой.
– Нет, землю не отдам. Хотите товарами? Золотом?
– И то, и другое нужно, – признался я, – война требует расходов, однако мне важнее обезопасить мои границы от буйных баронов вашего королевства, которых вы, конечно же, приструнить никак не можете. Поймите, только это удовлетворит моих лордов.
Он покачал головой.
– А мои не позволят мне это сделать.
– И что, – спросил я, – война?
Он ответил невесело:
– Война. Скажу честно, я готов к ней. Но хотел бы избежать
– Вы еще не все знаете, – сказал я. – Как вам понравится высокое звание маркграфа, которым меня удостоил Его Величество Герман Третий?.. Теперь Тоннель открыт, имперские войска могут свободно пройти под Великим Хребтом и под моим началом вторгнуться в Турнедо! Наверное, лучше меня знаете о боеспособности имперских войск?
Лицо его стало пепельного оттенка. Он смотрел неверящими глазами, губы дрогнули, когда он переспросил:
– Маркграф?.. От императора?
Я кивнул.
– Готов поклясться на Библии.
Его плечи опустились, он прошептал:
– Что вы наделали… Через Тоннель к нам вторгнется имперская армия!
– Но не вторглась же?
– Значит, – сказал он с нажимом, – ее просто не было за Хребтом! А из-за океана ее перебрасывать сюда несколько месяцев. Но теперь они здесь появятся, будьте уверены.
– Все под контролем, – заверил я. – Тоннель могу обрушить в любой момент. Так что император не завоюет ни мою Армландию, ни ваше Турнедо… без моей санкции.
Он смотрел на меня угрюмо и с тоскливой безнадежностью во взоре.
– Что ж, если польститесь на место возле императора, то вы откроете проход для его войск. А польститься можете.
– Могу, – согласился я. – Но не польщусь. Лучше быть первым в деревне, чем вторым возле императора.
Он покачал головой.
– Сэр Ричард, вы постоянно поражаете меня очень глубоким пониманием, как управлять государством, но в то же время не хотите увидеть простую вещь. Турнедо в отличие от Армландии и других королевств, с которыми поддерживаем отношения и о которых только слышали, вот уже много веков остается… плотным образованием. Границы ее не менялись веками! А когда менялись, последний раз это было сто семьдесят лет тому, то Турнедо лишь прирастала владениями.
– Хорошая политика, – согласился я. – Взвешенная. Скажу честно, другой король на вашем месте постарался бы захватить некоторые наши владения силой. Грубой! Но вы предпочитаете мягкую силу, что как раз и говорит о вашей силе и мудрости.
Он прямо смотрел мне в глаза, слова его прозвучали четко и обрекающе, за которыми оставалась только война:
– Мы не можем отдать ни пяди земли Турнедо.
Я стиснул челюсти, война еще и на этом фронте ну никак не входит в мои планы, но Гиллеберд не уступит, здесь та красная черта, за которую политики не переходят, потому что дальше политика продолжается уже другими средствами: вторжениями, столкновением больших армий, горящими городами и обнищанием населения…
Внезапно вспыхнувшая мысль подбросила меня на стуле, словно икотка. Я расплылся в торжествующей улыбке.
– Есть идея! Господи, какой же я умный, сам удивляюсь. Просто не могу на себя налюбоваться!.. Ваше Величество, вы можете передать мне земли барона Руаяля в личное пользование. Таким образом они останутся в вашем королевстве! Никто вас не упрекнет в уступках чужаку, а я, со своей стороны, смогу там расположить свой гарнизон. Таким образом и волки сыты, и овцы целы, а пастуха не жалко.
Он посмотрел на меня остро.
– И как вы себе это представляете?.. Я могу раздавать земли только своим сторонникам.
Я ухмыльнулся.
– Что хуже всего для ваших и моих противников?.. Когда усиливаемся! А договор о мире и дружбе, подкрепленный взаимными подарками… я вам беспошлинный проезд под Хребтом, а вы мне землю погибшего барона… это все заткнет рот всем крикунам. А ваши позиции усилит.
Он впервые задумался серьезно. Я видел по его напряженному лицу, как быстро и деловито прогоняет перед мысленным взором все варианты, последствия, боковые дорожки, возможности.
– Да, – проговорил он наконец в глубоком раздумье, – в этом направлении можно что-то придумать.
– Еще как можно, – поддержал я с энтузиазмом.
– Вот что значит, – сказал он с уважением и некоторой грустью, – молодые мозги.
– Они просто работают быстрее, – сказал я. – Не сомневаюсь, через пару минут вам самому пришла бы эта мысль. А то и что-то еще ярче.
Слабая улыбка проступила на его плотно сжатых губах. Он смотрел все еще оценивающе, но я чувствовал, как напряжение оставляет его не по-старчески сильное тело.
– Вы мне льстите, – заметил он, – что вообще-то хорошо. Лесть всегда в чем-то обезоруживает противника. Даже тех, кто якобы к ней невосприимчив.
– Лесть, – сказал я, – основа хороших отношений.
Он сказал уже по-деловому:
– Я принимаю ваше предложение. Только нужно оформить так, чтобы никто не сомневался в нашем крепком союзе. Вы сказали верно, недовольные притихнут, если увидят наше единство.
– Кстати, – сказал я, – ваши стражи весьма… весьма усердны.
Гиллеберд насторожился.
– Что вы имеете в виду?
Я любезно улыбнулся.
– Все время нашего разговора они держали меня на прицеле арбалетов. Хоть я им и запретил это делать. У других бы руки давно устали! Крепкие ребята. И весьма преданные. Все четверо.
Он произнес кисло:
– Вы их заметили?.. Ну, это не лишняя для королей предосторожность, вы же понимаете…
– У меня таких пятеро, – заверил я и посмотрел на него честными глазами. – И держат наготове не только арбалеты… Словом, у нас много общего, Ваше Величество. Так что мы обречены на сотрудничество!