Ричард Длинные Руки – паладин Господа
Шрифт:
Очнулся от ощущения силы и свежести. Быстро повел глазами по сторонам: я внутри шатра, изнутри стены из шкур, сильно пахнет свежесрубленными ветками, древесным соком. Оба меча в ножнах, это явно леди Изильда постаралась подобрать ножны по размеру, молот прямо под рукой, кинжал на поясе. Тело подрагивает от жажды вскочить, кувыркнуться, подпрыгнуть, пройтись на ушах.
По ту сторону стены из шкур послышались шаги. Мои пальцы сомкнулись на рукояти молота. Полог откинулся, заглянул, не входя, эльф-лекарь. На удлиненном лице сдержанная улыбка.
– Как себя чувствуешь?
– Превосходно, – ответил я. – Даже слишком…
– Да, – ответил он серьезно. – Леди Изильда очень хотела, чтобы у вас остались о нас самые лучшие воспоминания.
Я повесил молот на пояс и вышел. Перед малым шалашом на камне сидел старик. Взгляд устремлен вдаль, а руки как будто сами по себе отрезали ломоть хлеба, клали сверху масло. Масло на утреннем холоде стало твердым, он отрезал тонкие ломтики, похожие на свежие деревяшки, клал на хлеб и жевал, все так же бездумно глядя в сторону леса.
Щеки и подбородок покрыла густая злая щетина. Когда он жевал, под кожей ходили тугие желваки, и казалось, что еж устраивается на ночь.
Я спросил эльфа шепотом:
– Король?
– Он, – ответил эльф тоже шепотом. – Он почти не выходит… Я не знаю, переживем ли эту зиму?
– Мужайтесь, – сказал я и сам скривился от стандартных слов. – Мужайтесь. Все меняется. Придет победа и на вашу… сторону.
Из второго шатра вышел Гендельсон. Я едва не ахнул: он исхудал, щеки висят, как тряпки, живот стал меньше втрое, руки уже как щепки. Кожа висит, как шкура шарпея, можно завернуться, словно в одеяло. Он покосился на меня с неприязнью, растопырился, эльф и варвар начали облачать его в доспехи. Тень сострадания к нему сдуло, как комара ураганом. Ускоренная регенерация потребовала ускоренного расщепления жиров и углеводов, зато от кровоподтеков уже ни следа, от ран одни шрамы, он чувствует себя не хуже, чем я… а это значит, что щадить я его не буду. Как, если честно, не щадил и раньше.
Гендельсон, уже в доспехах, опустился перед Изильдой на одно колено. Правая рука в булатной рукавице со звоном ударила по панцирю с той стороны, где должно находиться сердце.
– Леди Изильда, клянусь!.. Если Господь позволит, то я, завершив дела, которые мне доверил мой король Зорра, явлюсь сюда и помогу вам восстановить ваши законные права на свой трон!..
Леди Изильда улыбнулась. По-моему, она слабо верила в его клятву, ибо человек предполагает, а его располагают. Взглянула на меня, я кивнул в ответ:
– Я ничего не обещаю… и ни в чем не клянусь. Но я тоже очень хочу вернуться и помочь вам.
Проводить нас вышел даже паладин, что, говорят, молился всю ночь. Именно его молитвы и заживили все наши раны, наполнили силой и бодростью. Сам он был несколько бледен, но в руках чувствовалась медвежья сила, и когда обнял Гендельсона, доспехи заскрипели.
Оставив за спиной благородную Изильду и ее людей, мы еще почти сутки пробирались в этом жутком лесу, словно шли в огромной темной пещере. Массивные стволы настолько близко один к другому, что не протиснулся бы никакой конь, мы сами еще те кони, едва продираемся. Полянки попадаются очень редко, да и то не поляны, а жуткие ямы на месте корней упавшего лесного великана. От его ствола обычно почти ничего не оставалось, но вздыбленная стена уцелевших от гниения страшных корней нависает тут же над ямой: корни намного крепче древесины ствола, гниют долго.
Я спросил в который раз:
– И даже король не знает?
– Даже король, – огрызнулся Гендельсон. Его подлечили, но он все равно тащился, как нагруженный вьюками осел через болото. Железо на исхудавшем теле звякало, тренькало, бамкало и гремело. – Но вы, сэр Ричард, тоже всех расспрашивали?
После моих угроз он сменил высокомерие на подчеркнутую почтительность, в которую вкладывал оскорбительности больше, чем в прежнюю надменность урожденного и владетельного, обладателя белой кости и голубой крови.
– Я расспрашивал меньше, – ответил я зло. – Это ж все королевские или почти королевские особи! Это вы с ними из одного стада…
Он решил, что это комплимент, подобрел, ответил спокойнее, хотя все еще сварливо:
– Они живут в лесу. Что бы ни говорили о своих древних корнях, но подозреваю, что их предки тоже не покидали этого леса. Они ничего не знают об окружающем мире! Они не знают не только о Зорре, они вообще не слыхали о великой битве со Злом, что ведут все цивилизованные страны!.. Для них главный и единственный враг – узурпатор, который захватил их трон! Они говорят только о нем. Они могут думать только о нем. А вся их славная и великая летопись древнего рода – бесконечная драка с таким же лохматым соседом, который тоже никогда не выходил из леса… и даже не догадывается, что где-то еще есть мир, еще есть люди…
Я поглядывал на вельможу с удивлением. В жирном голосе впервые звучала горечь. Он говорил настоящим человеческим голосом, говорил правильные слова… пока я не сообразил, что напыщенного петуха просто возмущает, что где-то существуют люди, что не знают и не восхищаются им, Гендельсоном, который в Зорре занимается поставками провианта для всей армии!
Лес оказался настолько диким, что звери смотрели на нас с удивлением и подпускали почти вплотную. Я не принадлежу к обществу защиты животных, а Гендельсон сам еще то животное: я трижды убивал молодых оленей, а он разделывал их уже по моей тристано-изольдовской методике.
К концу второго дня после расставания с королем без трона, когда мы еле двигались, уже зеленые, отравленные гнилостными испарениями болот, мне почудился блеснувший свет. Это было словно свет в конце туннеля, я прошептал молитву, это так просто, когда поджилки трясутся, слова сами идут, прибавил шаг.
Свет дважды или трижды исчезал, но, когда я все же огибал деревья, он оказывался ближе. Наконец я в самом деле рассмотрел круглое отверстие. Это было как круглый иллюминатор: два могучих дерева по бокам, стволы уходят в землю, как пирамиды, а кроны тоже начинаются с мелких веток, свет показался настолько ярок, что я едва различил зеленую долину, мелкую извилистую речушку, очень далеко горная цепь, но между рекой и горами поднимается белокаменный город!
Он выглядит компактным, дома теснятся один к другому, все обнесено высокой стеной из белого камня, детали не рассмотреть, город далеко, но даже из такой дали пахнуло достатком, добротностью.
– Ну, – сказал я, – если и здесь не знают, где находится Зорр, где Кернель… то я уже просто не знаю!
Гендельсон ухватился за дерево. Лицо его было такого же цвета: серое с зеленью, ибо в трещинах угнездился мох.
– Господь услышал наш молитвы…
– Да, – согласился я. – Хотя мог бы услышать и раньше.