Ричард Длинные Руки — виконт
Шрифт:
— Вы видели, какие кони, сэр Ричард? Что за кони. Я в своем медвежьем крае таких никогда не видел!.. Можно сказать, только из-за этих коней и дрался… Черт…
Он лежал на спине, весь избитый, голова и лицо в крови, в боку кровавая рана, от нее можно и ласты склеить, но в глазах огонь и жажда снова вскочить на коня. Пес осторожно лизнул бедолагу в щеку, лег рядом и горестно вздохнул.
— И доспехи хороши, — поддакнул я. — У второго под панцирем еще и миланская кольчуга, а миланским, как вы знаете, цены нет…
Он кивнул, поморщился, застыл, пережидая боль то ли в затылке, то ли в висках. Я поколебался, сказал
— Сэр Смит, мне дано право помогать живым существам. Я могу помочь вам залечить все раны за сегодня, но, такова уж природа, ничего не дается даром… вы должны пообещать, что откажетесь чертыхаться на каждом шагу!
Его глаза заблестели, чуть было не сказал что-то крепкое, затем помрачнел.
— Сэр Ричард, это слишком большой обет! Боюсь, не для моих слабых плеч. Ведь помимо этого турнира есть и еще какая-то жизнь на свете?
Я подумал, вздохнул.
— Ладно. Вы клянетесь не чертыхаться до конца этого турнира. За это я сегодня же подниму вас на ноги. Иначе лечение не получится! Вся наша жизнь такова: что-то за счет чего-то.
Сэр Смит поколебался еще, наконец с великой неохотой кивнул.
— Даю слово.
— Вот и славно, — ответил я. Возложил на него руки, сосредоточился. На короткий миг в груди похолодало, зато сочащаяся из раны на голове рыцаря кровь загустела и застыла, даже высохла. — Вот и все.
Он вскинул брови, прислушался. Глаза распахнулись в великом удивлении, рывком вскочил, согнул и разогнул руки, ощупал бок. Глаза стали круглые, как блюдца.
— Вот это да!.. Нет, паладином быть не так уж и хреново. Сэр Ричард, мне кажется, вы меня малость надули… Да где там малость!
— В чем же?
Он покачал головой, глаза полные укоризны.
— За одну минуту лечения я должен следить за каждым словом целую неделю?
— Можно лечить целую неделю, — ответил я хладнокровно. — Это квалификация, сэр Смит! Лечение у профессора стоит дороже, чем у его уборщицы.
Он содрогнулся.
— Нет уж, нет уж, только не неделю! Я надеюсь еще кого-нибудь завалить. Хотя, конечно, когда придется следить за каждым словом, это будет намного труднее.
— Главное не победа, — сказал я лицемерно, — а участие.
Сэр Смит помчался в сторону турнирного поля галопом, почти карьером, я повернулся спиной к турнирному полю и поехал в сторону города. Пес понесся рядом, делая гигантские скачки и пытаясь поймать то пролетающих воробьев, то даже бабочек.
Народ поглядывал пугливо, но никто не вскрикнул, самим стыдно обнаруживать страх перед такой веселой, хоть и крупноватой собакой. И хотя мы двигались неспешно, догнали большую группу роскошно одетых вельмож в цветах королевского двора. На меня посматривали недружелюбно, я сделал вид, что никого не замечаю, послал коня вперед, поравнялся с повозкой, из окошка выглянула леди Алевтина, пышная и румяная, как крылатая дева, что в состоянии поднять павшего воина в полных доспехах и унести в небеса. Это не коня на скаку, это почти слона…
Повозка осталась позади, я догнал головной отряд, где король Барбаросса говорил гулким недовольным голосом архиепископу, он, к моему удивлению, вполне пристойно сидел на коне:
— Я понимаю ваше желание облагородить наше общество…
— Кто не желает, Ваше Величество? — ответил архиепископ Кентерберийский.
Барбаросса покачал головой.
— Я расположен к герцогу Валленштейну, мы с ним однажды красиво разгромили сколотян и до заката гнали их, убивая, как скот… Но мне не очень нравится попытка южан протолкнуть закон… пусть даже пока не закон, а правило: на турнир допускаются только рыцари, у которых не меньше трех поколений благородных предков. Во-первых, это резко сократит количество участников. Во-вторых, скажу по опыту, самые яростные бойцы как раз из первого поколения… Именно они добывают право на благородство на кончике меча! Это они за подвиги становятся рыцарями, получают земли, крестьян, владения, титулы. А их дети могут идти по отцовским стопам, могут не идти…
Архиепископ кивнул.
— У меня тоже симпатии к этим… первым. По крайнем мере, сами заработали право на титул, а их дети пользуются уже готовеньким. Однако же, Ваше Величество, первые, так будем называть, обычно грубы и неотесанны. Это пока еще вчерашние мужланы, что отличаются от других мужланов силой и отвагой, умением и желанием сражаться, но их манеры… гм… не согласны? В то время как детей и внуков уже воспитывают в благородном духе. Вы же не сравните по галантности и учтивости герцога Валленштейна и маркграфа Руделя, у которых по семь поколений благородных предков, с неотесанными сэрами Тотенком и Цегенлофтом?
— Империи создаются железом и кровью, а не галантностью, дорогой архиепископ!
— Но империи уже созданы…
— Сильные их перекраивают, а то и вовсе на обломках создают свои королевства!
Архиепископ Кентерберийский заметил с ядовитой ухмылочкой:
— А почему же тогда держите при себе галантных Оливера Дензела и маркграфа Курцинга, а не храбрых и воинственных Бебельга и Юстаса?
— Дензель и Курцинг? — изумился Барбаросса. — Как-то не заметил. По крайней мере, при мне они оба как раз храбрые и воинственные. А если и галантные… ну, у всех свои недостатки.
Он замолчал, злобно и подозрительно посмотрел в мою сторону. Архиепископ повернул голову, но замолвить словечко за благочестивого сына церкви не успел, впереди на дороге образовалась брешь. Я послал Зайчика в галоп и, промчавшись по обочине как горячая черная молния, влетел в небольшой лесок, редкий и солнечный, углубился как можно дальше, огляделся, нет ли зрителей, приготовил лук и, выбрав цель, пустил первую стрелу.
Ничего не произошло, стрела не разнесла дерево, а воткнулась как обычно. Я выстрелил снова, потом еще и еще, проверяя себя уже на скорость. Руки двигаются быстро, но не быстрее, чем обычно, что-то класторг напутал. Или же гемма оказалась бракованной. Или же просто вышел срок годности. Наивно надеяться, что пролежит тысячи лет и в структуре ничего не изменится…
Пес рыкнул, посмотрел на меня в нетерпении. Взглядом сказал ясно, что если у меня руки кривые, то сбегает тут неподалеку и принесет хоть оленя, хоть кабана, а хоть и толстого такого барсука, вот его запах плывет над землей…
— Не нужно, — ответил я убито. — Это просто экзамен.
Голова, несмотря на сытный завтрак, все-таки тяжела, словно в череп залили свинца. В висках стреляет, а проклятый сустав распух еще больше. Правда, краснота не то чтобы спала, но уже нет того пылающего, как миниатюрное солнце, огонька в центре. Зато палец раздулся, как сарделька, сустав уже размером с абрикос элитных сортов, через каждые две-три секунды дергает, словно созревающий нарыв.