Риф Скорпион (cборник)
Шрифт:
— Сдается мне, — сказал я, переставляя на пол пустые бутылки, — что я где-то видел это лицо.
— Еще бы, — пробурчал Брехейм. — Оно украшает первые страницы половины всех сегодняшних газет. Или вчерашних. Поскольку сейчас уже за полночь, если не ошибаюсь.
Он протянул руку за газетами, лежавшими на другом конце стола, но не дотянулся. Я взял «Верденс ганг» и «Дагбладет» за понедельник и раскрыл на первой странице.
«Женский труп в силосной яме».
«Смерть в фураже».
Рядом с заголовками — ретушированные копии фотографии, которую положил на стол передо мной Аксель Брехейм. Подправленные так, чтобы читателя за завтраком
Ретушеры сделали покойницу даже красивее, чем она была при жизни.
— Между нами, — произнес Брехейм, изображая доверительность, — все дело в этом, если хочешь знать. Газеты. Конечно, начальство могло подождать три дня, пока этот чертов американец не уберется из страны. Но что тогда стояло бы на первых страницах? «Скандал: полиция бессильна!»
— Видел я эти газеты, — сказал я. — И местные тоже — «Адрессеависен» и «Арбейдерависа». Я не про них говорю, а про это.
Я постучал пальцем по фотографии на столе. Неретушированной.
— Для вида, — бормотал Аксель Брехейм, — чтобы люди думали, будто что-то предпринимается. «Можем мы обойтись без кого-нибудь три-четыре дня?» — спрашивает себя начальство. И отвечает: «Конечно, можем. Есть человек, без которого всегда можно обойтись. Пошлем старину Брехейма. Авось за три дня не успеет дров наломать». Что ты сказал?
Он поднял голову, пытаясь сосредоточить взгляд на мне. Сумел удержать меня в поле зрения несколько секунд.
— Эта фотография, — сказал я. — Почему не напечатали ее?
Он перевел взгляд на снимок. Покачал головой.
— Вредно для аппетита. Пришлось немного приукрасить.
— Жаль, — отозвался я. — Потому что если речь идет о той, о ком я думаю, то здесь она больше похожа на себя, чем в газетах. Никогда не отличалась особой красотой. Марго Стрём. Возраст — около двадцати трех лет. Родом откуда-то из-под Бергена.
Аксель Брехейм был слишком пьян, чтобы мигом протрезветь от внезапного известия. Все же реакция последовала, и он чуть не свалился на пол вместе со столом, когда полез во внутренний карман за ручкой.
— Держи, — сказал он, протягивая мне древнюю самописку. — Запиши. Сразу, не то я да утра забуду. Пиши на обратной стороне. И свою фамилию тоже.
Он откинулся на спинку дивана. Унылое лицо его малость посветлело.
— А потом, — пробурчал Аксель Брехейм, — будь добр, помоги старому человеку добраться до триста второго номера.
Последние слова он говорил уже с закрытыми глазами.
Засунув ручку и фотографию в карман его пиджака, я с некоторым трудом оторвал старшего инспектора от дивана. После чего началось медленное, тяжелое восхождение на третий этаж, причем каждый шаг Акселя Брехейма управлялся скорее рефлексами и инстинктом, чем целеустремленной волей.
На полпути между вторым и третьим этажами он вдруг очнулся, даже выпрямился на несколько секунд, воззрился на меня и сказал, обращаясь к стене за моей спиной:
— Вот увидишь, на этот раз Аксель Брехейм обойдет их на вираже.
2
Я точно знал, в каком месте отпустить тормоза, чтобы велосипед развил нужную скорость. Два года отрабатывал этот трюк и теперь мог выполнить его с закрытыми глазами: разогнаться в нижней части крутой и петлистой улицы Оскара Вистинга так, чтобы затем, не нажимая на педали, с ходу одолеть подъем до макушки бугра на улице Фритьофа Нансена. Но чтобы при этом, не тормозя, остановиться в точке, откуда туристам предлагают полюбоваться панорамой Трондхейма, постоять там несколько секунд, а затем уже гнать свой «пежо» вниз до Нагорной улицы и дальше
Я наловчился точно увязывать все факторы, от которых обычно зависел исход. Велосипед, погода, улица Оскара Вистинга, улица Фритьофа Нансена, мое собственное состояние — все было в моих руках. Хуже, когда возникали непредвиденные помехи: встречная машина, пешеход, пересекающий улицу, ледяной бугорок посреди мостовой. Однако я справлялся и с такими отклонениями от нормы, лишь бы они возникали до нижней точки моей трассы, где встречались два откоса. Машину, идущую вверх по улице Вистинга, я огибал, притормаживая, после чего несколько раз нажимал на педали перед самым перекрестком. Но на улице Нансена пользование тормозом и педалями исключалось. Тут уж одно из двух. Либо с разгона до самого верха, либо пешочком вдоль тротуара, если дорогу занимали автобусы с иностранными туристами или являлось какое-то другое нежданное препятствие. Пусть даже колеса остановятся в каких-нибудь трех метрах от цели — слезай с седла и топай. Победа или смерть. Либо упоение очередным успехом, либо горький вкус неудачи, когда недостало четырех оборотов колес.
Люблю кое в чем добиваться совершенства.
В этот день на кольце у Кругозора не было туристских автобусов. В это время года их вообще редко увидишь. Стояла только машина горкоммунхоза, и рабочие в оранжевых комбинезонах подкреплялись захваченными из дома припасами.
На календаре — вторник, 8 мая. День освобождения Норвегии.
Завершая свой ритуал, я приготовился, поймав равновесие, оторвать взгляд от руля, чтобы насладиться знакомым видом города, где протекала моя жизнь. Монаший остров посреди фьорда, с характерными контурами старой крепости-тюрьмы и с молом, не способным защитить городские пляжи от ежегодного вторжения волн с моря. Деловой центр вокруг колонны с фигурой короля, который, если верить преданию, заложил этот город за три года до того, как погиб в морском бою. Изваянный нацистом монумент древней арийской культуре, похожий на огромный фаллос, в другом конце той же улицы. Колонна и башня, венчающая собор, воздвигнутый, согласно молве, над погребением Олава Святого: могучие символы потенции города, ставшего за сотни лет средоточием силы и власти. Вокруг центра, этой песчаной отмели, преображенной в процветающую губернскую столицу, этого кипучего чрева Трондхейма с двумя торчащими фаллосами, расположились жилые кварталы, мелкие предприятия, супермаркеты, университет. Потомство… А здесь, на возвышающихся над рекой холмах, готовился штурмовать небо третий фаллос. Главный фактор современного могущества — средства массовой информации приступили к сооружению памятника себе в виде бетонной башни, увенчанной огромной вращающейся головкой с рестораном. Идеальное дополнение к олицетворяющей былое политическое и экономическое могущество города статуе властителя и к соборной башне, напоминающей о том, что некогда Трондхейм, он же Нидарос, был подлинным религиозным центром страны.
Итак, я, завершая ритуал, поймал равновесие и оторвал взгляд от руля. За два года я сумел отработать все детали тонкого маневра и теперь при любой погоде мог безупречно выполнить свой трюк.
На сей раз мне это не удалось. Пересекая кольцо, другой велосипедист, на старом женском велосипеде, проехал перед самым моим носом.
Отвлекшись, я не сумел сохранить баланс, наклонился вперед и тоже покатил вниз, к правому повороту под скальным выступом, получившим название «Кругозор».
Она ехала осторожно. Очень осторожно. Я напряг все внимание, чтобы не врезаться в ее заднее колесо. Пришлось притормаживать. До поворота обгонять было рискованно.