Риф

Поляринов Алексей

– Они передумали?

– Не знаю. Может, пока ехали, приказ изменился. – Титов смотрел вдаль. – Или другая версия: акция устрашения, – пробормотал он, – чтобы сделать бывшее небывшим, необязательно убивать.

Внутри карьера завыл ветер. Пару минут Кира молча смотрела на грунтовые срезы, потом спросила:

– Вы не ответили на вопрос: почему вы здесь? Это что-то личное?

Он вздохнул, шмыгнул носом.

– Это моя работа. – Он посмотрел на нее и вдруг осекся. – Хватит на сегодня. На вас лица нет.

Кира разглядывала его, и вдруг до нее дошло, что он уже минут десять курит одну сигарету. Творилось странное: серый цилиндр сигареты с

огоньком на конце не уменьшался, а, наоборот, рос, и дымок шел не вверх, а вниз, как бы втягивался обратно. Сулимские школьники любили травить байки о том, что железистый грунт карьера изгибает не только магнитные поля, но и саму реальность – и иногда рядом с карьером время как будто схлопывается, идет складками, волнами – и ты видишь несколько событий одновременно. Кира всегда думала, что это просто россказни, плод буйной детской фантазии, но сейчас своими глазами наблюдала за сигаретой, которая «курилась в обратную сторону».

Она смотрела на Титова, ее бил озноб. Мир вокруг стал подробным и болезненно-четким как галлюцинация. Он стоит на самом краю, подумала она. Под ним – пропасть, до ближайшего серпантина падать метров двадцать, не меньше. Я могу просто протянуть руку, вот так, совсем чуть-чуть – и он упадет. И никаких свидетелей. Оступился. Бывает.

Она тряхнула головой. Почему я думаю об этом? Это не мои мысли.

Реальность тем временем возвращалась в норму, что-то опять изменилось в воздухе, и сигарета наконец подчинилась законам физики и начала гореть, уменьшаться, как все нормальные сигареты.

– Отойдите от края, – сказала Кира. – Вы очень опасно стоите.

* * *

Утром на юге грохнуло, задребезжали окна. Мимо дома проехали сирены «Скорой» и пожарных. К девяти все местные уже знали – в ГОКе на производстве рванул баллон, один человек погиб, пятеро с ожогами.

Через три дня были похороны. Погибший жил на Горького, проститься с ним пришли все соседи, Кира тоже была и, стоя в толпе, увидела Титова. С тех пор как он приехал, все в городе были на нервах – и в каждой ссоре и аварии винили нездешнего. Особенно злилась мать:

– У нас сердечников знаешь сколько? Очередь – километр! Обострение у всех, никогда такого не было, чтоб одновременно. Это все он, говорю тебе.

Спустя два дня Титов снова явился в архив в ее смену, и, выдавая ему папки с делами, она рассказала про очереди в поликлинике и обострения.

– Серьезно? – Он улыбнулся. – Вы тоже так считаете?

– Как?

– Что это из-за меня?

Кира пожала плечами.

– Ну, до вашего приезда жалоб было в три раза меньше. Это статистика.

– Post hoc ergo propter hoc, – пробормотал он, – уверен, есть и более логичное объяснение, – взял было папки, но тут же положил назад и посмотрел ей в глаза. – Скажите, а вы до скольких сегодня работаете?

Кира посмотрела на календарь на стене.

– Сегодня сокращенный день. До четырех.

– Дело в том, что, эммм, – он замялся, – мне сказали, что тут есть какое-то кладбище. Типа священной земли или что-то такое.

Кира кивнула.

– Рогатое кладбище, да. Но местные туда не ходят.

– Почему?

Она вздохнула, прекрасно понимая, как глупо прозвучат ее слова:

– Суеверные. Боятся.

Титов кивнул, почесал лоб.

– А как оно выглядит вообще?

– Ну как. Просто поле, а на нем скелеты оленей.

Он вскинул брови.

– Черт возьми, я хочу это увидеть!

– Не очень хорошая идея.

– Почему?

– Мальчишки у нас в школе храбрились всегда, кто пойдет туда ночью. Один сходил, потом чуть не умер от пневмонии.

– Я тоже хочу.

– Что, умереть от пневмонии?

– Нет, хочу увидеть. Вы можете меня провести?

Кира покачала головой.

– Шутите? Нет, конечно.

– Да бросьте вы, это же просто нечестно. Приехать на край света и не сходить на кладбище оленей?

Она точно не помнила, почему согласилась. Возможно, Титов был очень убедителен, а может, он ей просто нравился; или – ей нравилось, что из всех местных он общается именно с ней; ей это льстило. И все же, пока шли, у нее неприятно потягивало в груди – слишком силен был привитый еще в детстве страх перед рогатым кладбищем. У школьников в Сулиме была целая мифология, тысяча и одна история о землях шаманов. Сильнее всего ее пугал рассказ о мальчике, который однажды взял с кладбища оленьи рога, чтобы дома повесить на стену как украшение. Спустя три дня соседи сверху заметили, что сквозь линолеум в полу к ним в квартиру пробиваются какие-то желтоватые костяные наросты. Вызвали милицию, а те – слесаря; вскрыли дверь, а за ней страшное. Мальчик лежал в постели, и из его головы росли огромные, невероятные рога; они причудливо и бесконечно ветвились и пробивались сквозь стены и мебель, пронзали все на своем пути – бетон, дерево, металл. Пока мальчик спал, растущие рога заполнили собою всю квартиру и проросли в спальню родителей и пронзили их насмерть. Мальчик был жив, спасатели спилили рога болгаркой, достали его из рогатого плена и отвезли в больницу. Но стоило ему прийти в себя и вспомнить, что случилось, рога вновь начали бешено расти и пробивали стены, потолки и людей насквозь легко, как бумагу.

Кира прекрасно понимала, что это просто школьная страшилка, но в детстве, услышав ее впервые, она очень долго боялась уснуть. Она сходила однажды на кладбище с пацанами – все туда ходили, чего уж, – и с тех пор иногда, просыпаясь, осторожно трогала голову – нет ли рогов.

– А с мальчиком что в итоге? – спросил Титов.

– Ой, у нас была куча концовок, – сказала Кира. – Одни говорили, что его сбросили в карьер, чтобы задобрить богов тундры, другие – что ученые забрали его на Большую землю для экспериментов. Но мне всегда нравилась концовка с шаманом. В больницу пришел шаман и долго разговаривал с мальчиком и показал ему, как сбрасывать рога. Для этого нужно было научиться забывать. Шаман утверждал, что рога растут из головы, потому что в голове живет память, и если ты научишься забывать, рога отсохнут и отвалятся, им неоткуда будет брать силы и материал для роста; еще он говорил, что рога – это отличное оружие для защиты от волков, но иногда они вырастают слишком большими, притупляются и начинают тяготить голову, и тогда их необходимо сбросить и отрастить новые – это вопрос выживания и обновления.

Титов достал из внутреннего кармана куртки блокнот и карандаш, снял перчатки и прямо там, в поле, записал ее историю.

Кладбище было отлично заметно издалека – отполированные ветром, холодом и временем кости четко виднелись на фоне коричнево-зеленого пейзажа.

– Господи, сколько же их тут, – пробормотал Титов.

Одни уже обглоданы хищниками, другие истлели и выглядят как картинки из учебника биологии, третьи умерли год или два назад, и их еще не успели обглодать падальщики – на них висит плешивая шерсть; кто-то умер недавно и всю зиму пролежал обмороженный, а теперь начал оттаивать; кого-то растащили волки и склевали птицы, а кем-то побрезговали.