Ригель
Шрифт:
— Тьфу на тебя! — Бабакатя выпростала из шерстяной линялой кофты другую багровую руку и махнула на дядю Колю, — Иди, иди отсюда. А ты, Борисыч, ты его не слушай, совсем мозги пропил.
— Оленку ему, выходит, подсунула? Не опоздала бы, коза. Девка мелкая, Фекла-то тоже прошлым летом, думаешь, зачем в лес бегала, а? Кому жаловаться? И на кого?
— Ну и где Фекла-то? — Бабакатя прижала корзинку к груди, голос у нее стал почти мужским, с закрытыми глазами он бы не отличил его от дяди Колиного. — И где она, твоя Фекла? В
— А ведь сбежала она, — торжествующе сказал дядя Коля, вновь проявив поразительную осведомленность, — Так что смотри, коза….
— Это ты смотри, Николаич, — он никак не мог разглядеть что там, в корзине, хотя и старался, — живешь, горя не знаешь. И по грибы, и по бруснику. Вон, в прошлом году сколько пудов кооператорам сдал! А почему? Потому что Бабакатя в лес ходила за вас за всех. А теперь (тяперь) как старая стала, так что? И девкой ты меня, Николаич, не пугай. Девка — что? Девка — тьфу, а хозяин-то вон он…
— Вы это о чем?
Они оба обернулись к нему — синхронно.
— Иди, Борисыч, — дядя Коля говорил мягко, как с ребенком или слабоумным, — не твоего ума дело.
А Бабакатя, кивнув толстым подбородком в подтверждение, пробормотала что-то вроде «грибочков…».
— Бабакатя, — спросил он неожиданно для себя, — а вы правда доктор наук?
— Чаво? — Бабкатя моргнула редкими белесыми ресничками. Байковый халат на груди вытерся сильнее, чем на животе, а на животе — сильнее, чем у подола. Он вдруг увидел, что маленькие глаза у нее холодные, пустые и страшные.
— Нет, это я так. Это так просто.
Это клоуны. И она, и этот дядя Коля. Они сговорились. Свести его с ума. Выжить отсюда. У них такая игра. Они так со всеми. С приезжими. Других развлечений тут нет…
Со стороны пыльной дороги, из-за плотной стены борщевика, донесся гул мотора.
— Вы правда думаете, что она прячется на чердаке?
— Не знаю, — Заболотный устало покачал головой. — Вообще-то она любила там прятаться. Ну, как бы убежище. Домик. Но как бы она сейчас туда залезла? Вы бы заметили. К тому же…
Заболотный замолк, глядя перед собой.
— С кошкой любила там сидеть, — сказал наконец Заболотный.
Он вдруг подумал, что Заболотный — еще один их с Ванькой двойник, немолодой мужик, женатый вторым браком, бывший итээровец, что ли, походник, наверное, байдарки, костры в лесу, новая жена, новый поздний ребенок.
— Как она могла убежать так далеко? — он, казалось, с трудом двигал челюстью, — она до сих пор вообще не убегала. Она вообще ничего не делала. Сидела и не двигалась. Кормят — ест. Ну и так далее.
Заболотный вновь смолк и дернул кадыком.
Он молчал. Ему было жаль Заболотного.
— Потому ее там ищут. Около лечебницы. А сюда это я так. На всякий случай. Не знаю, зачем, честно говоря.
— Ваш? — спросил он зачем-то.
Телескоп стоял в
— Она интересовалась астрономией, — Заболотный оживился, как человек, которого насильственно отвлекли от неприятного, — вот я и… на день рождения. Тут нет светового загрязнения. Совсем. Удобно наблюдать. Она каждый вечер, когда можно… когда небо ясное. Один раз даже уверяла, что видела летающую тарелку. Представляете?
— Ну, могло показаться. Метеозонд или запуск спутника… Там, на севере, космодром ведь. Ракетный полигон…
— Огни на Луне видела, — продолжал Заболотный, не реагируя на его реплику.
— На Луне? Что за огни на Луне?
— Ну… — Заболотный с усилием вынырнул из воспоминаний, но сказал охотно и оживленно, — это такой феномен… еще в девятнадцатом веке наблюдали. В сороковые, и позже. Груйтуйзен, например. И Хадсон. Вроде как последовательные сигналы. И объекты. Непонятно.
— И американские астронавты, конечно, тоже видели?
— Да. И они. — Заболотный не уловил иронии, или сделал вид, что не уловил. — Вроде было даже кодовое слово, «Аннабель», кажется, обозначавшее проявление сознательной деятельности, ну, если наблюдаемое точно не подходит под описание природного явления, а…
— Метеориты? От удара может быть вспышка, даже если…
— В безвоздушном? Да. Но эти были организованными. Последовательными. Она говорила, что… говорила, что, — он запнулся и набрал воздуху, — цепочку огней в кратере… да, Эратосфен. Как бы движущуюся. Белые огни, как связка бус…
— Красиво.
— Да, — согласился он, — красиво.
— И вы видели?
— Нет. Когда я добежал до… они уже погасли. Не повезло.
— Да, — согласился он, — не повезло. Скажите, а… Там, в лесу… с ней ничего не случилось? Такого?
— Случилось, — Заболотный погас, словно внутри повернули выключатель, — такое.
— Простите.
— Уже ничего. Я, пожалуй, заберу его. Телескоп. Не возражаете?
— Нет, конечно. Что вы.
— Добрый де-ень, — Джулька стояла в дверях, бледными тонкими руками в мелких коричневых родинках прижимая к себе Бабыкатину корзину. Пухового платка, прежде накрывавшего корзину, впрочем, не было.
— Это моя жена, — пояснил он зачем-то Заболотному, — она славистка.
— Очень приятно, — равнодушно сказал Заболотный.
— А это бывший владелец нашего дома.
— Яитчницу хоти-ите? — Джулька улыбнулась, вновь показав розовую десну. Она всегда так улыбалась, а он не замечал?
— Нет. Я, пожалуй, пойду, — Заболотный, сидевший на корточках, продолжил сосредоточенно свинчивать ноги телескопу, — к Ивану.
— Вы друзья? — спросил он зачем-то.
— Он сложный человек, — суставчатые ноги телескопа сложились, и Заболотный подхватил его под мышку, — и как бы это сказать… материально озадаченный…у него вряд ли есть друзья. Но я лучше там.