Рим (Rome). Жгут!
Шрифт:
– Пытай его!
– Ну, блин, ты даешь! А я еще думал, брать тебя с собой или нет.
– Подъем, пора к Марку Антонию!
– Да пошел ты нахер, свинодер.
– Инициатива первая: сенат утвердит избрание Цезаря как твоего со-консула на следующий год.
– Но он же все равно останется диктатором!
– Но гораздо приятнее звучит, если он будет консулом. Более дружелюбно.
– Может,
– Да не знаю. Это обычно срабатывает, если ты бьешь ее постоянно. Хорошая порка раз или два в день, пока не станет шелковая. Правда, так можно ей и наружность попортить!
– Может, ты позаботишься о том, чтобы он убил кого-нибудь?
– Это случится само собой. У нас, Юлиев, всегда под рукой найдется паратройка врагов.
– Сколько ты просишь?
– Тысячу.
– Ни хера себе! Да за такие бабки я поимел бы половину нарбонских шлюх, не считая их матерей!
– Но мы не в Нарбонии! Где бы это ни было.
– Цезарь обречен в любом случае, но ты слишком умен, чтобы просто так разделить его участь.
– До сегодняшнего дня я и не подозревал, какая же ты на самом деле ты гнусная и старая гарпия.
– Что за дерьмо? Я промок насквозь!
– Мы в полной безопасности. Богатые жертвы были переданы в дар Тритону.
– Если Тритон не сможет нас уберечь от воды, то пусть отсосет у меня!
Сегодня Цезарь на коне, и ты злорадно ликуешь. Завтра он в беде, и я должна унижаться!
Он был консулом Рима, и погибнуть столь жалким образом, быть расчлененным подобно грязному вору – позор!
– Таков закон.
– Римский закон!
– Неужели есть иной закон, ты, женоподобная тварь?
– Ну и дыра! Египтяшкие башки совсем недоумки, коли сотворили такое местечко.
– Не отзывайся дурно о богах на их родной земле.
– Дерьмо! Видел я их богов, Тита Пулла не испугает никакой ублюдок, даже с собачьей башкой!
– Царица, новости из Александрии.
– Говори, червь!
– Я глубоко сожалею о том, что должен сообщить: пусть царица готовится к путешествию в загробную жизнь.
– Когда?
– Сейчас.
Вы отлично умеете бить своих рабов, но вы не в силах отказаться от трубки, и вы это знаете.
– Она принцесса царской крови. Коснись ее и ты умрешь.
– Ну я же не дурак. Я просто говорю, что она меня хочет!
– Нет причин, чтобы болела твоя совесть. Мы делали только то, что должны были делать.
– Думаю,
Уверяю тебя, брат, если я еще когда-нибудь услышу, как твое имя склоняют вместе со слухами о предательстве, я отрублю эти пухлые розовые руки и приколочу их гвоздями к дверям сената.
Цезарь сорвал осаду и утопил в крови войска Птолемея. Он цел и невредим и повелевает всем Египтом. Ну что за гениальный мужик, а?!
Ты знаешь, что они спят стоя? Слоны. Потому что если лягут, то снова встать уже не смогут.
– Веселей! Мы живы!
– Ну да, мы живы.
– А пока есть жизнь, есть и надежда.
– Боюсь, если чего мы и достигли, друг мой, так опровергли эту старую пословицу.
– Как называется человек, просивший пощады?
– Уверяю тебя, матушка, я понимаю, что мне нечем гордиться, об этом нет речи. Если уж я не покончил с собой по правилам чести, то тебе придется смириться со мной таким, какой я есть.
– Поэзия может подождать.
– Не стоит ей ждать слишком долго. Стихи – удел юных, ты не согласен?
– Зачем шапочка?
– День искупления.
– Сегодня что ли?
– И ты еще зовешь себя евреем?
– Ты что, стал мои ребе?
Я и не представлял, насколько мне не хватало тебя, мрачно расхаживающей по дому.
– Он пылок. Это меня согревает.
– А не зажечь ли больше светильников, чтобы согреться?
– Мертвый?
– Похоже на то.
– Что это было?
– Я его убил.
По воле сената и народа наш любимый отец, Гай Юлий Цезарь, провозглашается диктатором. Пожизненно. Далее: пятый месяц года отныне именуется в его честь июлем.
– Имена имеют определенный вес, верно?
– Назови кота рыбой, но плавать он не научится.
Плебеи обожают глядеть на драки себе подобных – обходится дешевле театра, а кровь самая настоящая.
– Так ты неплох, говоришь?
– Неплох? Я могу добиться оправдания Медеи!
Если бы ты тогда сказал мне, что намерен пойти в Рим, попросил бы у меня клятву верности, то я бы принес ее. Я бы, конечно, подумал, что ты сошел с ума, но все равно поклялся бы тебе в верности, потому что видел в тебе моего отца. Но ты не спрашивал меня о моей верности тебе. Ты потребовал ее под угрозой оружия. Я ничему не изменял.