Римская история
Шрифт:
LXV. Тогда между Лепидом, Цезарем и Антонием возникла переписка и умы склонились к соглашению. Антоний то и дело напоминал Цезарю, насколько ему была враждебна помпеянская партия, какого высокого положения она достигла и с какой страстью Цицерон восхвалял Брута и Кассия. Он уведомил, что соединит свои силы с Брутом и Кассием, во власти которых уже находились семнадцать легионов, если Цезарь откажется от соглашения с ним, и говорил, что Цезарь больше должен мстить за своего отца, чем он сам за друга. (2) Так начался союз во имя власти [214]. По просьбе войск Антоний и Цезарь даже установили родственные отношения, - за Цезаря была просватана падчерица Антония. Цезарь вступил в консульство вместе с коллегой Кв. Педием накануне своего двадцатилетия, в десятый день до сентябрьских календ, в семьсот девятом году от основания Рима, за семьдесят два года до того, как ты, М. Виниций, вступил в консульство. (3) В этот год Вентидий соединил претуру с консульством. Некогда он был проведен по Риму во время триумфа среди пиценских пленников. Впоследствии он стал также триумфатором [215].
LXVI. Затем вспыхнуло
LXVII. Участь всего этого времени никто не смог достойно оплакать, тем более никто не смог выразить словами. Однако примечательно следующее: наивысшей к проскрибированным была верность у жен, средняя - у отпущенников, кое-какая - у рабов, никакой - у сыновей. Настолько трудно людям медлить с осуществлением надежд! (2) Чтобы ни у кого не оставалось ничего святого, словно подстрекая к преступлению, Антоний проскрибировал своего дядю Л. Цезаря, а Лепид - брата Павла. И у Планка не было недостатка в дружеских связях, чтобы выпросить включение в проскрипционный список собственного брата Планка Плоция. Вот почему среди других насмешливых песен воинов, сопровождавших триумфальную колесницу Лепида и Планка, среди выкриков сограждан распевали и такой стишок: «Над германцами, не над галлами триумф двух консулов» [216].
LXVIII. Следует вернуться к тому, что было в свое время опущено; ведь сам человек не позволяет оставить в тени совершенное им [217]. В то время как Цезарь бился за верховную власть в жарком и жестоком [217] Фарсальском сражении, Целий Руф, человек, очень напоминающий по красноречию и мужеству Куриона, но в том и другом достигший большего совершенства и не менее изощренный негодяй, будучи к тому же не в состоянии довольствоваться своим умеренным [положением] ведь его имущество уступало уму, - (2) во время претуры выступил инициатором отмены долгов, и ни сенат, ни авторитет консулов [218] его не остановили. Призвав даже Анния Милона, который был враждебен юлианской партии, поскольку не добился от нее возвращения, он возбудил в городе мятеж, а в сельской местности - открытые военные столкновения; сначала он был отстранен от государственных дел, а затем по предложению сената разбит у Фурий консульской армией [219]. (3) При аналогичном предприятия сходной оказалась судьба Милона: он был сражен камнем во время осады Компсы [220] в земле гирпинов. Так этот неуемный и храбрый до безрассудства человек понес наказание и за П. Клодия, и за отечество, куда стремился вернуться при помоши оружия.
(4) Поскольку я стремлюсь восполнить кое-что из пропущенного, следует отметить, что народные трибуны Эпидий Марулл и Цезетий Флав проявили по отношению к Г. Цезарю неумеренную и неуместную вольность: изобличая его в стремлении к царской власти, они сами едва не применили силу единовластия. (5) Ответом на это был гнев раздраженного главы государства. Но он все-таки предпочел прибегнуть к цензорскому замечанию [221], чем отстранить их от дел диктаторским распоряжением. Цезарь утверждал, что его характер - несчастье, из-за которого следовало бы или отойти от власти, или уменьшить ее [222]. Но следует вернуться к предшествующему.
LXIX. Уже тогда Долабелла убил в Азии своего предшественника консуляра Требония, обманом захватив его в Смирне. Требоний возвысился до консульства благодаря Цезарю, он оплатил за благодеяния высшей степенью неблагодарности, приняв участие в его убийстве. (2) А Г. Кассий, получив от бывших преторов и полководцев Стация Мурка и Криспа Марция боеспособные легионы, окружил Долабеллу, прибывшего в Сирию после захвата Азии, занял город Лаодикею и там лишил его жизни - Долабелла сам, без промедления, подставил своему рабу шею для удара. Под командованием Кассия в это время было десять легионов. М. Брут добился семи легионов, которые добровольно перешли к нему от Г. Антония, (3) брата М. Антония, в Македонии и от Ватиния около Диррахия. Но над Антонием он одержал верх в войне, а Ватиния подавил авторитетом. Создавалось впечатление, что никого из полководцев нельзя поставить выше Брута и никого - ниже Ватиния: (4) внешнее уродство до такой степени состязалось в нем с непристойностью нрава, будто его душа была заключена в самое подходящее вместилище [223]. (5) Тем временем по закону Педия, который предложил консул Педий, коллега Цезаря, все убийцы Цезаря-отца приговаривались к лишению огня и воды. В это время Капитон, мой дядя по отцу, принадлежавший к сенаторскому сословию, подписал обвинение Агриппы против Г. Кассия. (6) Пока все это происходило в Италии, Г. Кассий в результате жестокой, но вполне успешной войны занял Родос - предприятие исключительной трудности, а Брут победил ликийцев, и затем оба переправили свои войска в Македонию. Тогда в противовес собственной натуре Кассий превзошел даже милосердие Брута. И трудно разобраться, кому больше, чем им сопутствовала фортуна и кого она, как бы утомившись, покинула быстрее, чем Брута и Кассия.
LXX. Тогда Цезарь и Антоний перебросили свои войска в Македонию и у города Филиппы встретились в открытом бою с Брутом и Кассием. Фланг, которым командовал Брут, отбив врагов, занял лагерь Цезаря (ведь сам Цезарь, хотя и был очень слаб после болезни, взял на себя командование; не оставаться в лагере его умолял даже врач Арторий [224], напуганный грозным сновидением). Фланг, возглавлявшийся Кассием, был обращен в бегство, рассеян и отступил на возвышенное место. (2) Тогда Кассий, судя по своей участи, решил, что таков же исход и у товарища. Он приказал ветерану разведать, какова численность и сила войска, устремившегося ему навстречу. Ветеран запоздал, и, когда войско приблизилось (а из-за пыли нельзя было рассмотреть ни лиц, ни знамен), Кассий решил, что это прорвались враги, закутал голову плащом и бестрепетно подставил ее вольноотпущеннику. (3) Голова Кассия упала, и тут появился ветеран с известием о победе Брута [225]. Увидев распростертого полководца, воин сказал: «Я последую за тем, кого убила моя задержка» - и налег на меч. (4) Спустя несколько дней Брут столкнулся с врагами и, потерпев поражение, в ночь после бегства поднялся на холм и обратился с мольбой к своему другу Стратону из Эг, чтобы тот помог идущему на смерть. Закинув за голову левую руку, он правой придвинул острие его меча к груди, к тому месту, где бьется сердце, толкнул его и тут же, пронзив себя одним ударом, испустил дух.
LXXI. Блистательный юноша (Корвин) Мессала [226] пользовался в упомянутом лагере Брута и Кассия почти тем же авторитетом, что и они. И хотя не было недостатка в людях, которые бы выдвинули его на роль главнокомандующего (с целью продолжения войны), он предпочел обрести спасение по милости Цезаря и больше не испытывать судьбу в сомнительной надежде на оружие. В самом деле, как среди побед Цезаря не было более радостной, чем спасение Корвина, так не было и более выдающегося примера человеческой благодарности, верности и почтительности, чем тот, который явил Корвин по отношению к Цезарю. Ни в одну из войн не пролилось столько крови знаменитых людей, как в эту. Тогда пал сын Катона. (2) Та же участь постигла Лукулла и Гортензия, сыновей выдающихся граждан. А Варрон [227] перед смертью в насмешку над Антонием с огромным бесстрашием верно предказал ему достойный его конец. Друз Ливий, отец Юлии Августы [228], и Квинтилий Вар не стали испытывать милосердие врага. Один из них покончил с собой в лагерной палатке, Вар же при всех знаках отличия принял смерть от руки вольноотпущенника, которого сам к этому принудил.
LXXII. Судьба пожелала, чтобы таким был конец Брута на тридцать седьмом году его жизни, безупречного духом до того дня, когда единственный опрометчивый поступок лишил его всех доблестей. (2) Кассий был лучше как военачальник, Брут - как человек, из чего следует, что Брута предпочтительнее было иметь среди друзей, Кассия - бояться как врага. В одном было больше силы, в другом доблести. Если бы они победили, большим благом для государства был бы Брут, нежели Кассий, равно как главою государства лучше иметь Цезаря, а не Антония. (3) Гн. Домиций (отец Л. Домиция, человека благородной, возвышенной честности, которого совсем недавно мы еще могли лицезреть, и дед нашего знаменитого молодого Гн. Домиция) [229] вместе с большим числом последователей, разделявших его планы, оставшись единственным предводителем, захватил корабли и стал искать спасения в бегстве. (4) Стаций Мурк [230], который благодаря своему флоту и морским постам господствовал на море, вместе со всей доверенной ему частью войска и кораблями направился к Секту Помпею, сыну Гн. Магна, который, возвращаясь из Испании, захватил Сицилию. К нему из лагеря Брута, Италии и других стран стекались проскрибированные, которых судьба оградила от опасности, им угрожавшей. Обездоленным подходил любой предводитель, ведь судьба не предоставила выбора, но указала убежище, а тем, кто бежит от бури, и якорная стоянка кажется гаванью.
LXXIII. Юноша этот - в науках невежда, варвар в спорах, в натиске скорый, в решеньях поспешный, в дружбе неверный, - в этом пропасть между отцом и сыном, - либертин своих либертинов, раб своих рабов, завидуя высшим, угождал низшим. (2) Сенат, который тогда почти весь состоял из помпеянцев (после того как Антоний бежал из-под Мутины, а Кассию и Бруту были поручены заморские провинции), отозвал его из Испании, где Азиний Поллион после претуры вел против него успешные военные действия, восстановил его права на отцовское имущество и поставил во главе морского побережья. (3) Тогда он, как было сказано, захватил Сицилию и, приняв в число своих воинов рабов и перебежчиков, набрал значительное число легионов. С помощью отцовских либертинов Мены [231] и Менекрата [232], командующих флотилиями, он навел страх морскими грабежами и разбоями и стал пользоваться награбленным для содержания себя и своего войска. И он не стеснялся пиратскими злодеяниями нарушать спокойствие на море, которое было освобождено от них оружием и военным искусством отца!