Римская звезда

Писать предисловия к здравствующим коллегам – непростая задача для писателя. Нормальный писатель норовит переписать текст, лезет в соавторы. Но поздно – всё сочинено.

Остаётся превратиться в оппонента – то есть в исходном, римском значении этого слова. Ибо оппонентом был человек, что бежал за колесницей триумфатора, выкрикивая всякую хулу, чтобы достойный муж не слишком возгордился. Вместо хулы можно поговорить о персоналиях, запахе истории, в котором пыль музейных хранилищ сочетается с пылью летней степи, по которой идёт конное войско.

Поговорить о месте текста среди прочих текстов автора, и о скрипучем, членистом механизме Империи.

Этот роман двухголового

Дело в том, что Александр Зорич отметился и в фэнтези, и в том мире фантастики, который живёт между звёзд. Мир, что по странному стечению обстоятельств называется фэнтези, у него наполнен тщательными описаниями войсковых операций и чёткими, как чертежи, рассказами о боевых машинах допороховой эры. Читателю приходится вместе с героями «…следить за изготовлением новой партии упругих блоков для метательных машин и восьми огромных коробчатых рам – сердец новых, улучшенных стреломётов. «Стреломётами» впрочем, эти машины именовались крайне условно. Эти машины метали не стрелы, а четырёхсаженные брёвна. Эти снаряды оковывались в первой, конической трети медью и могли пробить любой харренский корабль насквозь – от палубы до днища. Часть брёвен исполнялась в пустотелом зажигательном варианте… Упругие блоки шли на смену износившимся, и на расширение неприкосновенных запасов, и на новые орудия, которые изготавливались военными мастерскими уже на местах. Обычно не имело смысла изготавливать в глубине страны метательные машины проверенных конструкций целиком. Столярную и кузнечную работу могли выполнить и в гарнизонах.

Другое дело – сами блоки. Их выделывали по секретным рецептам, со строжайшим сохранением пропорций между телячьими жилами, конским и женским волосом, с многократным вымачиванием в растворах и сухим прокаливанием И процедура, и рецепт растворов, и то, что изготавливаются растворы на ключевой воде из Черемшиного Брода, всё это было тайной».

Так вот если это «фэнтези», то есть и иной мир – звёзд и реактивного оружия. В своих звёздных войнах Александр Зорич привил к умирающему дереву космической фантастики мир, где интонация ведётся от знаменитых межировских стихов, где «Мессершмитты» плеснули бензин в синеву, и не встать под огнём, и без кожуха бьёт из квартирного проёма «Максим» – оттого что об охлаждении и ресурсе ствола думать поздно и незачем.

Там пламя Вечного огня дрожит на скулах и бой на дальнем рубеже – впрочем, это уже из другого поэта. Там идёт нескончаемая межпланетная война, и давно на Земле «от традиционного архитектурного ансамбля Москвы остался лишь сильно поврежденный собор Василия Блаженного». С Землёй и Россией будущего воюют зороастрийцы-огнепоклонники с других планет.

До этого времени одна книга не вписывалась в этот ряд – «Карл, герцог».

Есть придуманные термины, которыми обсыпаются статьи о фантастической литературе. Среди них – альтернативная история и криптоистория. Альтернативная – это когда Наполеон празднует победу и ставит ей памятники в бельгийской деревушке Ватерлоо. Это когда плывёт в Чёрном море независимый Остров Крым. Это когда немецко-фашистская гадина доползла до Москвы, последние защитники Сталинграда бросаются в Волгу, будто Чапаев в Урал, а за Уралом действует подпольный обком.

Причины ясны, допущение введено, а история пошла по кривой дорожке.

Суть криптоистории другая – фантастическое допущение устранено в последний момент, конница Груши заблудилась в полях, попытка Корнилова взять Петроград пресечена вертолётной атакой, а немцы остановлены усилиями мистиков.

И в «Золотой звезде», которую вы держите в руках, и в романе «Карл, герцог» много от истории. Много исторического, слишком исторического. Здесь – Рим, там история бургундского герцога Карла, прозванного «Смелым». Костёр Жанны давно потух, Столетняя война кончена, но продолжают двигаться армии, горят города, льётся рекой игристое, одновременно нет глотка воды, история течёт своим чередом, мешая воду и вино, добавляя крови.

Современному читателю плевать на политическое объединение Франции, на Лигу общественного блага, на логику налогообложения и эволюцию производительных сил. Читатель получил прививку марксистской теории, и теперь ему приятнее смотреть на смешение струй – вина, крови, добавленной к ним спермы. Для него, читателя, орлеанская барышня – это переодетый Элемент V, что, вот-вот, развалит противника лазерным лучом.

Вот о чём и пишет Зорич – при соблюдении исторической канвы он начинает издеваться над обывателем, воспитанном исторической жвачкой Дрюона. Рядом с герцогом солдаты вдохновенно поют «Long way to Tipperery», на губах короля Людовика катается слово «фуфло», женщины дают , а не берегут цветок своей невинности … Жизнь Карла пересказана цинично, даже название книжки пародирует известную могильную плиту. Это язык, которым университетские преподаватели говорят о веренице других герцогов и королей Лысых, Жирных и Отважных в курилке между лекциями. Не «сорвал нежную розу», а «вставил». Ну, в общем, это – то же самое.

Но, даже не ввязываясь в битву анахронизмов, Зорич продолжает веселиться. Маленького Карла спасает от шмелиного яда волшебный пёс-хранитель. Волшебный пёс «после этого убежал, не дождавшись посвящения в рыцари Золотого Руна, ужина, придворной синекуры. Убежал на свою Дикую Охоту, оставив Карла счастливым обладателем волшебных блох».

Карл, вставший против Людовика, оказался у Зорича рождённым волшебством, за ним по следу идут адовы псы, а по кривым дорогам Европы бредёт пара глиняных големов, влюблённых друг друга.

Магия перетекает в реальность, в конце всё сходится. Мелочи и детали, рассеянные в тексте, сходятся вместе, кривобокие бумажные фигурки вминаются в пазл.

Но история неумолима, если она – крипто . Проклятый герцог ткнётся носом в лотарингскую землю под Нанси, Пикардию и герцогство утянет Людовик, а графство бургундское оттяпают Габсбурги. История возьмёт своё.

Теперь очередь «Римской звезды» – только вместо игры в медиевистику читателю предлагается игра в античность.

Это – игра в Овидия.

Овидий к большинству читателей, не искушённых филологическими науками, приплыл из шестой главы знаменитого романа в стихах.

В этой шестой главе Пушкин говорит о герое, что тот:

Овидий – постоянный образ для Пушкина времён южной ссылки. Причём сразу в нескольких текстах Пушкина речь идёт о ссыльном римляне – но сам Пушкин знает, что география податлива по отношению к мифу: «Мнение, будто [бы] Овидий был сослан в нынешний Акерман, ни на чем не основано. В своих элегиях он ясно [описывает] назначает местом своего пребывания город Томы (Tomi) при самом устье Дуная».

Но для него важно соотнести себя именно с географией, он, вслед Овидию, назначает себе тоже место:

Многажды русские путешественники, а потом и странники с путёвкой от профсоюза поклонялись белым камням в разных местах Молдавии, потому что западнее проехать им мешали зелёные фуражки пограничной охраны.

Молдавскому призраку есть давнее объяснение – генерала и историка Ивана Петровича Липранди (1790—1880), который вспоминал в мемуарах о том, что Пушкин был знаком с трактатом Дмитрия Кантемира «Описание Молдавии», где говорится о сохранившемся в аккерманской степи надгробии с латинской эпитафией Овидию. Эта история перекочевала в книгу Кантемира из сочинений Станислава Сарницкого. Сарницкий же взял её Лоренца Мюллера: кругом степь, ветер шевелит ковыль – на дворе 1851 год, и поляк Войновский тычет пальцем в памятник среди высокой травы, указывая Мюллеру на место последнего упокоения поэта.