Римские каникулы
Шрифт:
Завязалась теплая дружеская переписка. Несколько месяцев они общались по электронной почте, обмениваясь собственноручно сделанными фотографиями и болтая обо всем на свете: о погоде, работе, хобби, о любимых фильмах и книгах. За это время Римма полностью втянулась в почти ежедневный обмен записочками и длинными письмами и поняла, что не прочь познакомиться с Олафом поближе. Идея превратить виртуальное знакомство в реальное исходила от Олафа, и Римме такой подход показался вполне разумным. Когда наступила весна, они дважды встретились в выходные на нейтральной территории – в Санкт-Петербурге. Римма приехала на утреннем субботнем «Сапсане», а Олаф встретил ее на Московском вокзале (он сам прилетел еще в пятницу вечером). Была середина апреля, и Петербург, в отличие от Москвы, едва-едва начал просыпаться от зимней спячки. Но снега в центре уже не осталось, погода тоже не подвела – пасмурное серое небо за два дня так и
Олаф выглядел, как хрестоматийный скандинав: высокий, широкоплечий, с большими ручищами, со светло-серыми, словно прозрачными, глазами. Довершал образ могучего северянина белоснежный шерстяной свитер крупной домашней вязки, выглядывавший из-под куртки-ветровки. Но, несмотря на такую брутальную внешность, в общении он был мил и внимателен, не напыщен, смешно шутил и с видимым интересом слушал все, что рассказывала ему Римма.
В первую встречу, когда они еще только присматривались друг к другу, программа вышла довольно стандартной: прогулка по Невскому до Эрмитажа, билеты в который практичный Олаф купил по интернету заранее, обед в панорамном ресторане с видом на Исаакиевский собор и вечер в джаз-клубе. На следующий день Олаф хотел съездить в Выборг, его семью что-то связывало с этим городом еще до большевистского переворота, но Римма не рассчитала время, добираясь от гостиницы на Финляндский вокзал, и они опоздали на поезд. Следующая электричка была только через несколько часов, и поездку пришлось отменить, поэтому они целый день просто гуляли по Питеру, вновь разговаривали и фотографировали, фотографировали и разговаривали. Олаф был обаятелен и вежлив, с ухаживаниями не напирал, и домой в Москву Римма уехала совсем окрыленная новым знакомством.
Вернувшись, она простодушно рассказала маме об Олафе, не скрывая, что тот ей очень понравился. Людмила Сергеевна старалась не показывать своего неудовольствия, но по-прежнему не была готова расстаться с идеей, что ее дочь выйдет замуж за итальянца. Она стала предпринимать довольно неуклюжие попытки «открыть глаза» Римме на «этих сомнительных северян»: подсовывала детективы и триллеры про маньяков-убийц, зачитывала вслух и порывалась вместе обсудить статьи про статистику алкоголизма, самоубийств и депрессивных расстройств в Скандинавских странах. Римма только посмеивалась про себя и мягко переводила разговор на другие темы, чтобы не обижать маму. Она всерьез увлеклась Олафом, и он тоже демонстрировал неподдельный интерес к ней.
Второй раз они встретились через месяц, и снова в Санкт-Петербурге. Значительно потеплело, буйно цвели яблони и вишни, распускалась сирень, тюльпаны, высаженные на клумбах стрелки Васильевского острова, складывались в прихотливые красно-розово-желтые узоры и так и просились в объектив. Белые ночи и разведенные мосты над Невой совсем вскружили Римме голову. Стоя на пляже Петропавловской крепости и любуясь тонким абрисом роскошных особняков на Дворцовой набережной напротив, она куталась в тот самый белоснежный свитер, заботливо накинутый ей на плечи, и чувствовала, что настало время для волнующих перемен. Вернувшись домой, Римма мысленно уже начала готовиться к переезду в Европу и записалась на курсы автовождения. В России водительские права ей не были особенно нужны, на покупку машины Римма пока не заработала – но жизнь за границей без автомобиля казалась невозможной.
Чтобы их встречи не приобрели монотонность, Олаф пригласил ее приехать в июне к нему в Швецию в гости. Он сам купил билеты в мини-круиз по Балтийскому морю, и Римма, внутренне обмирая душой, вновь приехала в Санкт-Петербург, чтобы отправиться в свое первое в жизни заграничное путешествие вместе с мужчиной, в которого уже была влюблена.
Олаф жил в собственном доме, в небольшом городке Эскильстуна в сотне километров от Стокгольма, куда их сначала привез паром, и где они провели первые три дня, чтобы Римма познакомилась со шведской столицей и пополнила свою богатую фотоколлекцию новыми снимками. Город живо напомнил Римме Санкт-Петербург: много холодной серой воды и низкого неба, тонкие шпили, массивные купола и бесконечные гранитные набережные. Эскильстуна оказалась куда как живее и проще; в этом тихом, зеленом, очень спокойном и дружелюбном городке ей понравилось все. С погодой в целом повезло, и они целыми днями гуляли в городе и по окрестностях. Помимо фотографии, у Олафа были типично скандинавские увлечения: он рыбачил, плавал на каноэ по озерам и состоял в местном аэроклубе – летал на собственном планере. О своих интересах он не только рассказывал Римме, но и старательно их демонстрировал. Они посетили летний ангар, где расхрабрившаяся Римма забралась в крохотную кабину длиннокрылого самолетика-игрушки и в награду за смелость получила несколько отличных снимков и собственных фото для соцсетей; побывали и на базе проката каноэ на местном озере, и на выставке снаряжения для рыбной ловли. Тратить время на разглядывание мормышек и спиннингов Римме не особо хотелось, но она не жаловалась: все равно день выдался ветреный и дождливый, а в выставочном павильоне было тепло и сухо.
С такой же основательностью Олаф знакомил ее с устройством собственного дома: вот газовый котел в подвале, вот такая кухонная техника, вот сякая, вот оборудованный по последним стандартам новенький домашний кинотеатр. Римме подобная педантичность казалась непривычной, но она списывала ее на особенности местного менталитета – ну, швед же, что с него взять? Зато сам факт подробных объяснений был весьма приятен, ведь он говорил о том, что Олаф хочет, чтобы она поселилась здесь, что он видит в ней будущую хозяйку этого дома.
С каждым проведенным вместе с Олафом днем Римма чувствовала себя все свободнее: находившийся рядом с ней круглосуточно человек постепенно переставал был таинственным незнакомцем. Все возникающие вопросы решались быстро и словно бы сами собой, видимо, оттого, что их взгляды на жизнь во многом совпали. Билет на паром для Риммы оплатил Олаф, но дальнейшие расходы они делили поровну. Каждый вечер он рекомендовал какой-нибудь ресторан на выбор из двух-трех и говорил при этом примерно следующее: здесь средний чек такой-то, и ресторан известен своими рыбными блюдами, здесь хороший вид на залив и ужин будет стоить столько-то, а здесь я люблю бывать в ветреный день и смотреть на закат. Выбор Олаф оставлял за Риммой. Ее это не напрягало, наоборот, она чувствовала себя увереннее, так как была не нахлебницей, а равноправным партнером.
Были и странности, но совсем пустяковые. Когда Римма попросила сводить ее в Национальный музей изобразительных искусств, Олаф посмотрел на нее с замешательством. А потом отказал: этого не было у них в планах. Ведь они обсуждали, что в Стокгольме сходят только на фотовыставку и в этнографический парк-музей Скансен, куда со всей Швеции свезли старинные деревянные дома и даже целые улицы. Еще в плане стоял музей корабля «Васа», затонувшего в стокгольмском заливе чуть не сразу после постройки и поднятого оттуда в середине XX века. Эти музеи – визитные карточки Стокгольма, как Эрмитаж и Петропавловская крепость в Санкт-Петербурге… Он готов был и дальше объяснять что-то в духе туристических справочников, но Римма расхохоталась: внезапная растерянность придала его мужественному лицу какое-то испуганно-детское выражение. Обняв Олафа за шею, она взъерошила ему волосы и беспечно махнула рукой: Скансен так Скансен. Какое, в самом деле, это имеет значение?
Еще на пароме они стали близки. Секс с ним не имел ничего общего с неловкими и большей частью крайне неудачными студенческими опытами: Олаф оказался заботливым и внимательным любовником, он чутко прислушивался к ее реакциям, постоянно спрашивал об ощущениях и несколько раз поинтересовался, есть ли у нее какие-то особые предпочтения, о которых ему стоит узнать. В ответ Римма беспокойно ерзала, глубже закапываясь в подушки и одеяла роскошной кровати: она пока что не чувствовала себя готовой к обсуждению столь интимных вопросов. В ее понимании слова «наш первый раз» и «особые предпочтения» не очень-то вязались друг с другом, да и никаких таких из ряда вон выходящих предпочтений у нее не имелось, – но почему-то в этом неловко было признаться, словно в чем-то постыдном. Олаф терпеливо нависал, ожидая ответа. Пришлось раскашляться и попросить воды, потом ей что-то попало в глаз, и в итоге щекотливая тема была закрыта.
Время пролетело стремительно. За две недели, проведенные в обществе Олафа, Римма твердо укрепилась в своей симпатии к нему и поняла, что хочет развивать отношения дальше. Она пригласила Олафа приехать в Москву в конце лета, он просиял улыбкой, но ответил уклончиво: мол, пока не уверен, будет ли у него возможность взять отпуск. Римма и не подумала обижаться: работа – это всегда работа, и предложила встретиться, когда он сможет.
Обратно в Москву она должна была лететь самолетом. Проводить ее в аэропорт Олаф не смог – его срочно вызвали на завод. Утром они нежно простились, он уехал, а Римма осталась в его доме одна – ждать вызванное такси. Пока ждала, забрела к нему в кабинет, увидела на столе заполненный от руки ежедневник и не смогла удержаться от соблазна заглянуть в него. Пролистав страницы, Римма узнала, что в этом году она у Олафа вторая кандидатура на рассмотрение. И будут еще две: в августе, когда он «не сможет» приехать в Москву, и в октябре. Рождественская неделя была обведена розовым маркером и снабжена подписью на шведском, которую Римма без труда перевела через «Гугл»: «Рождество в Париже с… Бюджет – 3000 евро пополам (заказать кольцо у Картье в “черную пятницу”)». Место имени будущей счастливой избранницы пока что занимал предусмотрительно широкий пропуск.