Рис
Шрифт:
– Люди говорят, что вы родились в один день с нашим миром. И что вы все братья – и Кхор, и Бат, и Уюр, и Алой, и ты. А ваш отец, отец всех изначальных, и есть Творец этого мира.
– Откуда вам знать? – отмахнулся я. – Вы живёте недолго.
– Это правда, – легко согласился бескрылый. – Но у нас есть память рода. Старики рассказывают то, что видели, внукам, те – своим внукам, и так без конца. Поэтому-то я и знаю, что когда-то давно изначальные говорили с нами.
– Даже если они существуют, то, как и я, ничего не знают об этом, бескрылый. – Я встал. – Если
– Как мне отличить его от тебя?
– О! Ты не перепутаешь, – усмехнулся я. – И больше не разводи костёр после того, как стемнеет. Он может привлечь внимание Алоя. Да и хищников тоже.
Спрыгнув с плато, я поднялся в небо. Обычно я не летаю ночью, но зная, что бескрылый следит за мной, я сделал несколько кругов над плато, поднимаясь всё выше. Оба спутника были сегодня на небе, и скальные выступы отбрасывали по две тени. Я купался в золотистом и фиолетовом свете, получая забытое удовольствие ночного полёта. Появление бескрылого в моём мире что-то изменило. Будто я спал, а он разбудил меня. Заставил вновь вспомнить речь. Испытать забытые эмоции. Вспомнить мысли, давно не приходившие в голову.
Огонёк внизу замигал и погас. Бескрылый внял моему совету и потушил костёр. Я покружил над скалами, выбирая место для ночлега. И в конце концов, вернулся на плато. Человечек уже спал на своей лежанке. Худой и слабый, он был бы лёгкой добычей кроффа. Кроффы боялись меня и обычно не совались сюда, но мой запах теперь вытеснил запах человека. Я подумал, что пару ночей стоит провести рядом с ним, и растянулся у отвесного края.
Незаметно промелькнуло такое короткое в горах лето.
Когда пожелтели и осыпались листья, бескрылый уже ходил понемногу, опираясь на палку. А когда в воздухе закрутились первые снежинки, он смог спуститься с плато к ручью и набрать себе воды.
Всё это время человечек не сидел без дела. Он штопал свою одежду, лепил из глины и резал из дерева кухонную утварь. Делал тенёта для ловли птиц, ловушки на снежных прыгунов и ухитрился поймать несколько. Соорудил очаг из камней. И даже сложил себе из лохматых ветвей золотистого хвойного кустарника, которыми заросли распадки, кривобокий шалашик, одним боком прилепившийся к скале. А ещё он писал. В наплечном мешке его нашлись листы грубой серой бумаги. И он царапал их остро отточенным каменным карандашиком.
Не знаю, сами ли бескрылые научились обозначать звуки значками или это Алой обучил их, но как бы то ни было, оказалось, что письменность у них в ходу не первую сотню лет.
Когда снег засыпал расщелины и ровным слоем покрыл плато, я спустился проведать бескрылого.
Тот сидел у входа в шалаш и писал при свете заходящего солнца.
Я бросил рыбу на землю и сел рядом. Он корябал бумагу, а я смотрел, как лучи красят горы красным и оранжевым.
Когда солнце зашло за скалы, он отложил бумагу и принялся разводить огонь в очаге.
– Зачем ты делаешь это? – спросил я, разглядывая крошечные значки.
– Пишу? – Он обеспокоенно глянул на меня, но листки не забрал, а принялся чистить рыбу. – Хочу, чтобы другие люди смогли узнать то, что я знаю. То, что ты мне рассказал. О земле, о знаках, о природных явлениях. Сам я могу умереть раньше, чем встречу кого-нибудь, а вот книга, она может прожить несколько жизней.
– Какое тебе дело до других? – удивился я, отложив записи. Он странно на меня глянул и улыбнулся так, будто знал что-то, мне неизвестное.
– Моя жизнь короткая, Рис. По сути, она только часть общей жизни. Жизни всего рода. Если мои знания помогут людям, значит, я не зря жил.
– Никто не живёт зря, – хмыкнул я. – Ни крофф, ни снежный прыгун, ни самый последний червяк или крошечный водный жук. Хоть они и не пишут книг.
– Ты прав. – Он снова улыбнулся. Улыбка делала его угловатое лицо почти красивым. – Всё живое рождается не напрасно. Но люди не обычные животные. Люди знают о том, что жизнь коротка, помнят своих предков и думают о потомках. Не все, конечно… Есть и такие, что как жуки.
Он замолчал, вытер руки об одежду и, задрав голову, посмотрел на небо.
– Опять снег пошёл. Зима в горах наступает раньше.
– Ага. – Я тоже посмотрел на кружащиеся хлопья. – А растает он, когда на равнинах уже трава поднимется.
Бескрылый сел у очага и снова занялся рыбой.
– Знаешь, у нас говорят, что Рис и Алой вечно бьются в небе над горами. Когда побеждает он, наступает зима. А когда ты, снег тает, и приходит весна.
Я рассмеялся и покачал головой.
– Мы с Алоем всерьёз не дрались с тех самых пор, как научились говорить друг с другом. А зима наступает, когда наша часть планеты удаляется от солнца. И мы здесь совершенно ни при чём.
Его глаза стали удивлённо круглыми, и я подумал, что он, как обычно, начнёт расспрашивать меня о солнце и планете, но он спросил другое.
– Ты помнишь время, когда не умел говорить?
– Нет… – опешил я. – Точнее, я помню, что было такое время, но не помню, каково это было. А ещё я помню, как мы летали над миром и давали имена всем растениям, животным и предметам.
– А скажи, Рис, почему мы с тобой понимаем друг друга?
– Да потому, что ты говоришь на том же языке, что и я, – хмыкнул я. – Конечно, он изменился с тех пор, как мы его придумали. Вы упростили его и добавили новых слов. Но это несомненно наш язык. Видно, Алой проводил внизу с людьми больше времени, чем я думал. Он и научил вас. Больше-то некому. Я в долину не спускался.
– Никогда?
– С тех пор как людей стало много, никогда.
– А люди с равнин считают, что ведут свой род от тебя. Те, что имеют светлую кожу и рыжие, как у тебя, волосы. Людей со светлыми волосами, живущих у моря, называют сынами Кхора. А тех, у кого волосы чёрные, а кожа тёмная, зовут детьми Алоя.
– Не скажу за Алоя, – улыбнулся я. – А за себя могу поручиться.
– У тебя не было детей?
– Нет, бескрылый. Меня никто не рожал, и я никого.
– Вообще никого? – зачем-то переспросил бескрылый. И добавил совсем уже глупость: – Получается, что крылатых существ на планете кроме вас нет?