Робин Гуд
Шрифт:
– Тише, тише, каноник, не искушайте провидение. А я так думаю, что шериф ничего тут не может поделать. Ведь у Робин Гуда нора – под каждым кустом. Поди-ка его поймай, когда каждый виллан, каждый раб готов отдать ему свою шкуру на сапоги и в беде поминает прежде его, а потом уж святую деву.
Теперь то одна лошадь, то другая забегала вперёд, и всякий раз отставшей приходилось нагонять свою соседку.
– Да не спешите вы так, отец приор! – воскликнул наконец каноник, заметив, что его спутник окончательно выбился из сил. – Если вы будете так сильно болтаться в седле, у вас непременно лопнет подпруга. Бросьте поводья, пусть лошади отдохнут. Я не рассказывал ещё вам, как мы встретились в Средиземном море с кораблём сарацин?
Лошади пошли шагом; после быстрого бега они продолжали носить боками, шерсть на груди у них потемнела от пота.
Каноник перекинул ногу через седло и сел боком, обернувшись к своему спутнику.
– Завладев островом Кипром, мы двинулись к Аккре. Близ этого города мы заметили сарацинский корабль. Борта его были выкрашены зелёной и жёлтой краской, три высокие мачты уходили под облака. Мы узнали потом, что на этом корабле сарацины везли оружие всякого рода – пращи, луки, копья – и двести штук самых ядовитых змей на погибель христианам. Тучи стрел посыпались на нас. Наши галеры окружили корабль со всех сторон, но ничего не могли сделать. Король Ричард кричал изо всех сил: «Неужели вы дадите врагу уйти невредимым? Так знайте же: вы будете повешены тут же на мачтах, если сарацины уйдут живыми!»
Маленький всадник бросил восторженный взгляд на крестоносца, потом украдкой скользнул глазами по зарослям справа и слева от дороги и продолжал слушать рассказ.
– Эти слова придали нам храбрости, – рассказывал каноник. – «Смелее, воины Христовы!» – крикнул я. Мы накинули верёвки на руль вражеского корабля и по этим верёвкам взобрались на борт. Многим сарацины отрубили руки, многих сбросили в море. «На нос!» – крикнул я, расчищая мечом дорогу. Все мои товарищи пали, прославляя имя господне. И я очутился один на носу корабля. Десяток кривых сабель…
Вдруг лошади стали.
От неожиданного толчка крестоносец, сидевший в седле боком, едва не упал.
Посреди дороги, протянув руку вперёд, стоял монах в изорванном, заплатанном плаще.
– Святые отцы, подайте нищему служителю Христову! – послышался голос из-под капюшона. – За весь день мне никто не подал ни фартинга на ужин.
Услышав смиренные слова, маленький всадник облегчённо вздохнул. Лицо его, мгновенно ставшее белым, снова оживилось. Он сунул было руку в кошель, когда крестоносец крикнул:
– Проваливай с дороги, монах! Нашёл у кого просить – у нищих служителей церкви! Нет у нас ничего, ступай своей дорогой.
Каноник тронул поводья и проехал мимо нищего. Но нищий догнал его одним прыжком. Сильной рукой он схватил лошадей под уздцы и остановил всадников.
– Святые отцы, – сказал он тихим, спокойным голосом, – неужели мы не заслужили у господа бога нескольких золотых монет! Братие, преклоним колена и воззовём к милосердию божию. Может быть, господь услышит нашу молитву и ниспошлёт нам от щедрот своих на пропитание.
Каноник положил руку на рукоять меча. Но монах заметил это движение. Он тряхнул головой, и капюшон упал ему на плечи. Молодое, румяное лицо оказалось у монаха. Русая бородка, ровные белые зубы под задорными завитками усов. Крестоносец поспешно слез с коня. Его маленький спутник стоял уже на коленях, сложив руки на груди для молитвы. Неловко подгибая длинные ноги, каноник опустился рядом с ним. Тут и монах преклонил колена.
– Ну, братие, – сказал он, – вознесём молитву к престолу всевышнего. Повторяйте за мной: «Господи боже, внемли смиренным рабам твоим…»
Святые отцы перекинулись быстрым взглядом.
– Господи боже, внемли смиренным рабам твоим… – дрожащим голосом прошептал приор, подняв глаза к небу, заслонённому яркой зеленью дубов.
– Господи боже, внемли смиренным рабам твоим… – торопливо прошептал за ним каноник.
– «…и ниспошли нам на пропитание…»
– …и ниспошли нам на пропитание…
– «…золота…»
Не смея повернуть голову, маленький путник искоса посмотрел на крестоносца. Тот, втянув голову в плечи и согнув дугой могучую спину, повторял побелевшими губами:
– …золота…
– «…елико возможно больше!» – громко воскликнул нищий монах, вскакивая на ноги.
– …елико воз-змо-жно… больше, – холодея от страха, прошептали святые отцы.
– Отлично, братие! – сказал нищий. – Вы хорошо молились – видать, от чистого сердца. Уж, верно, господь услышал нашу молитву. Давайте же, братие, осмотрим карманы наши и поделим по-братски всё, что послал нам всевышний. Начну-ка я первый.
Лукаво посмеиваясь, нищий монах обшарил свои карманы.
– Гм! Видно, я грешен перед господом богом: у меня в карманах ничего не прибавилось после молитвы.
– И… и у меня ничего не прибавилось! – в один голос ответили святые отцы.
– Разве? А мне почудился звон. Ведь у вас ничего не было прежде, ни фартинга? Сдаётся мне, всё же молитва наша дошла до престола господня. Посмотрим, посмотрим, чем подарило нас милосердие божие… О! Да тут и впрямь что-то есть!
Так воскликнул нищий монах, вытаскивая из кармана крестоносца туго набитый кошель.
– А теперь у вас, святой отец!
Второй кошель, не менее пухлый, упал на траву рядом с первым.
Под пристальным взглядом нищего крестоносец скинул на землю свой плащ, разостлал его пошире и высыпал на него две пригоршни звонких монет. Он безропотно разделил их на три равные части.
– Блажен, кто верует! – воскликнул монах, сгребая с плаща свою часть золота. – Возблагодарим господа за милосердие его!
Но святые отцы не стали молиться на этот раз.
Поспешно упрятав отощавшие кошели, они вскочили на лошадей и помчались прочь.
Маленький всадник мешком повалился на шею своего скакуна и крепко вцепился руками в гриву. Зато крестоносец показал, как искусно умеют обгонять ветер храбрые победители сарацин.