Робур-завоеватель (ил. Л.Бенета)
Шрифт:
– И заставим дорогой ценой заплатить за посягательство на свободу двух граждан Соединенных Штатов Америки!
– Именно дорогой… весьма дорогой ценой!
– Однако что он за человек?.. Откуда взялся?.. И кто он – англичанин, немец или француз?..
– Просто-напросто негодяй, и этого с меня вполне достаточно, – ответил дядюшка Прудент. – А теперь за дело!
И оба, вытянув руки вперед и растопырив пальцы, начали тщательно исследовать стены помещения, стараясь обнаружить какую-нибудь трещину или щель. Ничего! Затем они ощупали дверь. Она была герметически закрыта, и нечего было даже надеяться выломать
– Но отчего происходит эта непрерывная вибрация? – спросил Фил Эванс, крайне удивленный непрекращающимся звуком «фрррр».
– Ветер, надо полагать, – отвечал дядюшка Прудент.
– Ветер?.. Но мне помнится, что до полуночи стояла на диво тихая погода…
– И все же это безусловно ветер. А если нет, то что ж это, по-вашему, такое?
Вытащив самое острое лезвие своего ножа. Фил Эванс попытался воткнуть его в стену возле двери. Возможно, достаточно будет проделать всего одно отверстие, чтобы просунуть руку и открыть дверь с наружной стороны, – если она заперта только на задвижку или ключ торчит в замке.
Несколько минут прошло в упорном труде, после чего все лезвия складного ножа оказались в зазубринах, с обломанными концами, словом, превратились в маленькие пилы со множеством зубчиков.
– Не берет, Фил Эванс?
– Нет!
– Неужели здесь стены из железа?
– Не думаю, дядюшка Прудент. Когда по ним стучишь, они не издают металлического звука.
– Тогда, быть может, это железное дерево?
– Нет! Ни железо, ни дерево.
– Из чего же они в таком случае?
– Невозможно определить, но это такой материал, что его и сталь не берет.
Дядюшка Прудент выругался и яростно топнул ногой о зазвеневший пол; руки его в это время судорожно искали горло воображаемого Робура.
– Спокойствие, дядюшка Прудент, – обратился к нему Фил Эванс, – спокойствие! Попытайтесь-ка теперь вы!
Дядюшка Прудент попытался, но ничего не мог поделать со стеною, ибо самые острые лезвия его ножа не оставляли даже царапин на ее поверхности, словно она была из хрусталя.
До сих пор узники могли еще надеяться на спасение, если бы им удалось открыть дверь; но теперь надо было оставить всякую мысль о побеге.
Пока же приходилось безропотно покоряться обстоятельствам, – а это отнюдь не в характере американцев, – и положиться на волю случая, что особенно не по душе этим в высшей степени деятельным людям.
Нетрудно поэтому себе представить, какие ругательства, обвинения и угрозы посыпались по адресу Робура; впрочем, он был, по-видимому, не из тех людей, которых это могло бы взволновать, судя по тому немногому, что нам известно о его характере, и по тому, как он вел себя в Уэлдонском ученом обществе.
Между тем Фриколлин все сильнее проявлял признаки беспокойства. То ли его мучили спазмы в желудке, то ли судороги в конечностях, но он извивался самым отчаянным образом. Дядюшка Прудент счел нужным положить конец этим гимнастическим упражнениям, перерезав веревки, стягивавшие тело негра.
Но ему довольно скоро пришлось в этом раскаяться, ибо с уст Фриколлина тотчас же полились нескончаемые жалобы, вызванные ужасными приступами страха, к которым примешивались и муки голода. У негра были в равной мере «поражены» и мозг и желудок, и весьма затруднительно определить, какому из этих двух внутренних органов был он больше обязан страданиями, которые испытывал.
– Фриколлин! – воскликнул дядюшка Прудент.
– Мистер дядюшка!.. Мистер дядюшка!.. – пробормотал негр, прервав на минуту свои жалобные вопли.
– Вполне возможно, что нам угрожает голодная смерть в этой темнице. Но мы решили сопротивляться до тех пор, пока не исчерпаем все доступные нам средства для получения пищи, которая могла бы продлить наше существование…
– Вы собираетесь меня съесть?! – завопил Фриколлин.
– Так всегда поступают с неграми в подобных обстоятельствах!.. Молчи же, Фриколлин, чтобы о тебе забыли.
– Не то мы сделаем из тебя фри-кас-се! – прибавил Фил Эванс.
Испуганный Фриколлин и вправду поверил, что его намерены употребить для продления жизни двух особ, очевидно, более ценных, нежели он сам. И он был вынужден сдерживать себя и стенать in petto [10] .
Однако время шло, а попытки открыть дверь или прорезать стену по-прежнему ни к чему не приводили. Из чего эта стена, понять было невозможно. То не был ни металл, ни дерево, ни камень. Кстати, и пол помещения был, очевидно, из того же материала. Когда по нему топали ногой, он издавал своеобразный звук, который дядюшка Прудент затруднялся отнести к разряду знакомых ему звуков. Еще одна особенность: казалось, что снизу, под полом, была пустота, словно он покоился не прямо на земле. Да! Необъяснимый звук «фрррр» как будто скользил по его внешней поверхности. Во всем этом было мало утешительного.
10
Втайне, молча (итал.).
– Дядюшка Прудент! – воскликнул Фил Эванс.
– Фил Эванс? – отозвался дядюшка Прудент.
– Допускаете ли вы, что наша темница переместилась?
– Никоим образом!
– Между тем, когда нас заперли сюда, я ясно ощущал свежий аромат травы и смолистый запах деревьев парка. Теперь же я тщетно пытаюсь уловить эти запахи, мне кажется, они бесследно исчезли…
– Да, в самом деле.
– Но чем вы это объясняете?
– Объясним это чем угодно, Фил Эванс, но только не тем, что наша темница переместилась. Я повторяю вам: если бы мы находились в движущейся повозке или на плывущем судне, мы бы это сразу же почувствовали.
В эту минуту Фриколлин испустил долгий стон, который можно было бы счесть его предсмертным вздохом, если бы вслед за ним не послышались Другие.
– Мне почему-то кажется, что этот Робур скоро прикажет привести нас к нему, – продолжал Фил Эванс.
– Я весьма на это рассчитываю, – вскричал дядюшка Прудент, – и я скажу ему…
– Что?
– Что, начав действовать, как наглец, он кончил, как негодяй!
Тут Фил Эванс увидел, что наступает утро. Сквозь узкое оконце, прорезанное в верхней части стены, расположенной против двери, начал просачиваться неясный свет. Следовательно, должно было уже быть около четырех часов утра, ибо в июне, на широте Филадельфии, первые солнечные лучи озаряют горизонт именно в это время.