Роддом, или Поздняя беременность. Кадры 27-37
Шрифт:
– Вот, да, к слову о кабинетах. Не по рангу тебе этот аскетизм. Как себя подашь, так и поедешь!
– А чего такого-то?
Татьяна Георгиевна внимательно осмотрела свой кабинет, к которому давным-давно привыкла. Вешалка слева от входа. Умывальник. Холодильник, где хранились в основном растворы, а сейчас стояли ещё и флакон лиофилизированной плазмы, два йогурта и початая бутылка водки. За холодильником была «припрятана» самая обыкновенная панцирная больничная койка. Дальше – окно. Под окном – письменный стол, далеко не из самых новых. Стулья – собственно её, и, с другой стороны стола, приставной – для посетителя.
– Вот именно, что ничего такого! Те же беременные, роженицы и родильницы фыркают, что у заведующей кабинет, как у замарашки.
– Радоваться должны целевому расходованию средств! Это не просто аскетизм, это – осмысленный аскетизм!
– Люди – вообще очень противоречивые создания. Женщины – особенно! – подала ехидную реплику Марго. – Короче, я устраиваю ремонт в твоём кабинете. Главная медсестра больницы уже смету подписала.
– А откуда деньги?
– Панин выделил.
– Откуда он их выпилил?!
– Не моя забота. Моя забота – моя заведующая. Кабинет которой похож на мечту бомжа с Курского вокзала.
– Почему именно с Курского? – почти идиотически вымолвила в пространство Мальцева. И, не дождавшись от подруги ответа, беспомощно промямлила: – А где я работать буду?
– Перетопчешься! – отчеканила Маргарита Андреевна.
– Тогда я займу твой кабинет!
– Мой нельзя. Я – лицо материально ответственное. У меня там медикаменты, наркотики, бельё… Ординаторской и дежуркой обойдёшься. Днём – в ординаторской. Ночью – в дежурке.
– В дежурке спит дежурный врач.
– Значит, чаще домой будешь уходить. А не будешь – в ординаторской диванчик есть.
– На диванчике в ординаторской спит дежурный интерн.
– Интернам вообще спать на дежурстве не положено! Ну или будешь делить диванчик с интерном, – расхохоталась Марго ляпнутой двусмысленности как невесть какой остроты шутке.
– Фу! – подскочила Татьяна Георгиевна и скривила лицо. – Кофе будешь? – тут же ласково обратилась она к подруге. – Я тебе кофе сварю, а с ремонтом мы подождём, а? – чуть не заискивающе пролепетала она.
– А то, что у тебя кофеварка на подоконнике стоит – вообще ни в какие ворота не лезет! Короче, с завтрашнего дня у тебя в кабинете ремонт! Точка! Кофе буду…
Мальцева вздохнула, засыпала кофе в фильтр, налила воды и включила кофеварку. Та забулькала с кряхтеньем и фырканьем.
– Её же, вроде, починили, – Маргарита Андреевна посмотрела на агрегат с сомнением.
– Починили.
– А что же у неё такая… эмфизема лёгких?
– Не знаю. Я в кофеварках не разбираюсь! – недовольно ответила Татьяна Георгиевна.
– Нечего злиться. Новую тебе купим. После ремонта.
– Как будто более насущных нужд нет, чем мой кабинет.
– Есть. Всегда есть более насущные нужды, чем… Нужное вставить. Тема закрыта. Ремонт твоего кабинета не обсуждается. Я просто поставила тебя в известность.
– Господи, в собственном отделении не хозяйка…
– Ты – не хозяйка, ты – начальник! – загоготала Маргоша. – А хозяйка в отделении – я!
– Только бога ради, ничего тут не делай, не посоветовавшись со мной. Не то знаю я твой стиль. Розовый диванчик, натяжные малиновые потолки и обои цвета сбесившейся фуксии!
– Ага. А тебе только дай волю –
– Маргарита Андреевна, у тебя совершенно нет вкуса!
– Это у меня нет вкуса?! Да я…
На столе у Татьяны Георгиевны затрезвонил внутренний телефон.
– Да? Иду.
Мальцева положила трубку и направилась к выходу.
– Чтобы никаких пластмассовых цветочков в стиле «уездный бордель»! А пропадёт мой постер – убью! – строго сказала она подруге, обернувшись уже на пороге.
– Через полчаса – подвальный перекур! – выкрикнула Маргарита Андреевна вслед удалившейся заведующей.
Кофеварка издала предсмертный агонизирующий хрип. Старшая акушерка отделения налила себе кофе в чашку Татьяны Георгиевны. После чего уселась на её место, оживила экран лептопа и углубилась в изучение сайтов с дизайнами интерьеров. В сменяющихся окнах преобладали зеркальные, изуродованные пескоструйными орхидеями встроенные шкафы, вычурные письменные столы – мечта вышедших на пенсию барби, изогнутые психоделическими кренделями стулья и пошлых фасонов диванчики колеру «вырви глаз».
Весь день присесть было некогда, потому в кабинете нужды не было. Татьяна Георгиевна упорно отгоняла тему ремонта на окраины сознания, понимая, что уж если Марго что решила, то это невозможно отменить. Можно только пережить. Ну или не пережить. Всё зависит от физической подготовки и состояния душевного здоровья. Впрочем, и не такое переживали. Всё, что крадёт у человека не слишком необходимый ремонт или, к примеру, совсем не нужные отношения, – всего лишь время. То есть – единственно значимую для человека ценность. Рождение, ремонт, отношения, следующий ремонт, ещё одни отношения, ремонт в виде переезда, отношения в виде вступления в брак и деторождения, и – после череды ремонтов и отношений – смерть. Надо просто философски относиться к вопросу. Как там у О'Генри? Или, как положено нынче писать – у О. Генри: «Which instigates the moral reflection that life is made up of sobs, sniffles, and smiles, with sniffles predominating» [2] . Из рыданий, улыбок и вздохов? Из фырканий! Более точный перевод – из фырканий. Жизнь состоит из воплей, ржания и фырканий. Причём фырканья преобладают! Затеяла неутомимая Маргоша ремонт? Фыркни!
2
«Откуда напрашивается философский вывод, что жизнь состоит из слёз, вздохов и улыбок, причём вздохи преобладают» О. Генри, «Дары волхвов», перевод Е. Калашниковой.
К вечеру из кабинета было вынесено всё, что можно было вынести, оборвано то, что можно было оборвать, снято снимаемое и выдраны даже навечно вмурованные в стены древние розетки. Мальцева сидела в ординаторской и смотрела в одну точку на противоположной стене, прогоняя через себя «Дары волхвов», когда-то выученные ею наизусть в пароксизме изучения английского языка. Впрочем, надо отдать ей должное – язык она выучила. Ну как – выучила? «Хачатурян приехал на Кубу. Встретился с Хемингуэем. Надо было как-то объясняться. Хачатурян что-то сказал по-английски. Хемингуэй спросил: