Родина крылья дала
Шрифт:
Ни с чем нельзя сравнить ощущение полета на воздушном шаре. Волнующее, захватывающее зрелище открывается твоим глазам. Подгоняемый легким ветерком, пестрый шар медленно плывет над городом. Воздух, нагретый газовой горелкой, заполняет шар, и тот поднимается все выше и выше. Решили лететь на высоте 300 метров.
Бюшер — владелец шара и командир нашего экипажа — рассказал об истории воздухоплавания в Германии. Кстати, недавно Мангейм отметил 200-летие со дня первого полета.
Приземлились через два часа возле небольшой деревни на вспаханное поле. Сбежалось много
Прямо на месте приземления Бюшер вручил мне почетный диплом члена международной ассоциации воздухоплавателей.
И тут произошел смешной случай. Когда Бюшер, кончив церемонию вручения диплома, объявил собравшимся, что я — советский космонавт, по толпе прошла волна замешательства. Я увидел в глазах людей удивление, недоверие. Всматриваюсь в лица и не могу понять — в чем дело. Вижу, что и мои спутники ничего не понимают.
Наконец из толпы посыпались робкие вопросы, в которых угадывалось недоумение. Бюшер ответил длинной тирадой, и тогда в толпе послышались смущенные смешки, а потом грянул дружный хохот.
Вскоре все выяснилось. Дело в том, что в это время в космосе на станции «Салют-7» летал экипаж: Владимир Васютин, Александр Волков и Виктор Савиных. Узнав, что один из спустившихся к нам на воздушном шаре, — советский космонавт, люди, собравшиеся вокруг нас, решили, что я — один из тройки, находящейся в космосе. Но разве из космоса на землю возвращаются вот так, на воздушном шаре?..
Тут уж до слез смеялись не только жители, но и мы.
По дороге на аэродром я сказал Бюшеру:
— До сих пор я летал в составе четырех международных космических экспедиций. А вот сегодня стал членом пятого международного экипажа! Как вы смотрите на это, что я — советский военный летчик и летчик-космонавт СССР — стал почетным членом вашего клуба?
Бюшер долго молчал. Потом ответил:
— Я рад этому и никогда не забуду полета с советскими парнями. Хотелось бы, чтобы как можно больше людей нашей страны, и как можно быстрее, поняли, что на земле, в воздухе и в космосе мы всегда можем найти взаимный интерес, подружиться. Вот с таких маленьких, на первый взгляд, событий и слагаются основы мира и дружбы между народами.
Дорога проходила мимо полей. Везде убирали урожай. И здесь у крестьян те же самые заботы: посеять, вырастить, убрать, сохранить. Везде трудятся люди. Трудятся на полях родной Белоруссии, трудятся на полях под Мангеймом.
Поглядывая на проплывающие мимо поля, я увидел вдали телегу, на которой крестьянин вез сено, и вспомнил, как летом 1977 года на дороге возле Белого встретил Николая Прокофьевича Тихоновича. Он вез сено, которое накосил на окраинах Клюквенного болота.
Я узнал его сразу. Посигналил, вышел из машины. Присели возле дороги, рядом с полем. Начались расспросы. Я тогда был уже в звании подполковника. Бывший партизан, учитель астрономии, директор школы, Николай Прокофьевич особенно гордился выпускниками, которые становились военными.
Мне нельзя было раскрывать своих планов, но все же не удержался:
— Николай Прокофьевич, а вы помните, как мы во дворе школы смотрели на первый спутник?
— Помню. Но при чем здесь спутник?— он внимательно посмотрел на меня.
— В октябре будет мой первый старт в космос, Николай Прокофьевич. Полечу на станцию, которая будет запущена в сентябре. Больше пока ничего не могу сказать.
— Володька, я ведь догадывался, хотел раньше спросить, но не решался! Неужели с того вечера, когда ты сказал: «Полетят…»?
— Да, Николай Прокофьевич, с того момента.
— Трудно было?
— Было…
Мы сидели и беседовали на обочине дороги, по которой в военную пору партизан Николай Тихонович шел пускать под откос вражеские эшелоны, громить фашистские гарнизоны. Я же, окончив десятый класс, по этой дороге ушел на станцию Приямино, чтобы ехать в Ленинград. К тому времени я уже был твердо убежден, что первыми в космос полетят врачи и, когда пришло время, не колеблясь, подал в райвоенкомат документы, необходимые для поступления в Ленинградскую Военно-медицинскую академию имени С. М. Кирова. Именно через нее, как я тогда считал, лежит самый прямой и близкий путь в космос. Мне и в голову не приходило, что первыми полетят летчики. Однако «летчицкую шапку» все же взял с собой.
Зачистская школа
Специалисты ФРГ в области космических исследований, узнав о моем пребывании в Мангейме, пригласили посетить их космические лаборатории в Кельне.
Особого удивления у меня этот факт приглашения на встречу с западногерманскими учеными не вызывал. Дело в том, что еще в 1979 году вместе с Г.Т. Береговым, А.В. Филипченко и А.С. Иванченковым я встречался с ними в Кельне и, как говорится, в первом приближении познакомился с направлениями научных исследований их космического института.
Группу ученых Западной Германии на той встрече возглавлял профессор Кляйн. Именно он сейчас и передал приглашение на повторную встречу.
К этому времени в научных кругах за рубежом обо мне немного знали не только как о космонавте, но и как о специалисте в области исследования процессов в верхней атмосфере, океанологии и космической технологии. Кроме этого, в двух длительных полетах я участвовал в проведении широкого спектра биологических исследований. Ряд моих научных работ был издан за рубежом, а работу по исследованию полярных сияний опубликовал институт Макса Планка здесь, в ФРГ.
Профессор Кляйн не без гордости показывал лаборатории института. Его ухоженная территория напоминала чем-то наш Звездный. Зелень и простор парковой зоны покоряли особым уютом.
Большую часть времени мы провели в кабине тренажера орбитального научного модуля, разработанного специалистами западноевропейских стран для совместных космических полетов по американской программе «Шаттл». Отмечу, что методики проведения многих медико-биологических исследований и подготовки космонавтов были схожи с нашими. В этом нет ничего удивительного. На всех международных астронавтических конгрессах наши специалисты в области космической медицины откровенно делились результатами, полученными советскими космонавтами.