Родная кровь. Часть 2
Шрифт:
Горы… Я готова была ездить в горы хоть каждый день!
Но все же чаще мы ездили через переход в ту часть города, где жили в основном свены. Хано, забирая меня с собой в эту часть города, все время был в каких-то делах, вовсе мне непонятных. К нему подходили жители, орки, что-то ему докладывая. Я не прислушивалась. Сидела смирно на лошади или же в каком-нибудь доме и молчала.
Часто орк заезжал в здание городского Магистрата, оно находилось в орочьей части города. За зданием Магистрата был разбит красивый сад с фруктовыми деревьями. Орк оставлял меня в этом саду, а сам уходил на несколько часов. Я бродила
Хано, разобравшись со своими делами, находил меня в саду, и мы ехали к кому-то из его знакомых в гости, обедали там. Вечером возвращались к дому Ульрихи, и я снова теряла покой. Хано видел, как меняется мое настроение. Много раз пытался поговорить об этом, но я отмалчивалась и прятала глаза. Однажды спросил прямо, что же меня так беспокоит, и я опять промолчала. Не ответила. Ведь я и сама не знала…
Еще с тех пор, как орк вернулся, мы каждый месяц ездили к моим родным в поселок. Все были живы. Их стали выпускать за ворота. А я все собиралась с силами: мне так хотелось поговорить с Хано об их судьбе, но я так и не решилась это сделать до самой осени. А осенью ездить в поселок мы перестали.
Однажды я пришла утром на кухню и обратила внимание на глаза Ульрихи. Она была чем-то всерьез озабочена. Взгляд Юма мне тоже не понравился. Все мои вопросы остались со мной, при мне никаких разговоров не велось.
Ульриха опять начала со мной заниматься. В дом привезли новые книги, все на венском – карты, красочные атласы, сборники историй и приключений путешественников, были книги и по домоводству. Одна книга была про веру. Называлась «Рассказы о странствиях святых».
Поднявшись к Ульрихе в комнату после завтрака, я получала в руки книгу, и меня на несколько часов оставляли одну. Приходила орчанка, и мне нужно было ей рассказать, что я успела прочитать и что понять. Вот и все. Ни битья, ни угроз, ни криков. Орчанка очень сильно изменилась.
И еще, я видела, что она все время ждет Хано. Подходит к окну и нервно мнет ткань платья. Теперь она каждый день была одета, причесана… Готова к встрече – вот наиболее подходящее ее поведению определение! Она ждала Хано, и я его тоже ждала, украдкой разглядывая свою хозяйку. Своих прав на меня орчанка не потеряла, а я, каждый раз глядя на нее, вспоминала слова орка, что жить нам придется вместе и нужно как-то научиться ладить…
Все поменялось с наступлением зимы. Хано долго не приезжал. Я видела, как это беспокоит Ульриху. Пропал и Юм. В доме поселилась угнетающая тишина. Я старалась ничем ни привлекать к себе внимания. Ульриха меня обходила по большой дуге. Встречались мы только в столовой. Я молчала, глаз старалась не поднимать. Ульриха меня беспрестанно разглядывала и, дождавшись, когда я поем, отпускала к себе. Сама она тоже поднималась к себе в комнату и сидела там весь день.
Несколько дней, не переставая, шел сильный дождь. Я сидела в доме, в своей комнате. Хано не было уже четыре недели. Я видела, как нервничает Ульриха. Она теперь вовсе старалась ко мне не приближаться.
Я не бездельничала. Позавтракав, шла к себе и, переодевшись в более простое платье, шла помогать кухаркам. Мы в полнейшем молчании отмывали дом, стирали белье, гладили и готовили. Иногда меня брали с собой на рынок за покупками.
Верховых прогулок больше не было: погода окончательно испортилась. Я смотрела на мрачную гору, думала о своих родных. Там, на той стороне перехода, скорее всего, уже выпал снег.
Хано приехал неожиданно. Была середина зимы. И Юма с ним не было.
В коридоре за дверью послышались шаги. Открылась дверь, и в комнату вошла человеческая женщина. Она медленно подняла левую руку, что-то держа в ней, и сразу, как по волшебству, в двух углах помещения зажглись магические светильники. Теперь можно было рассмотреть вошедшую. Монашка. Я сразу напряглась. Одета в серое шерстяное платье. На голове – черный платок, скрывающий волосы. Видно лишь одно суровое, сморщенное лицо. Ни бровей, ни ресниц, одни глаза и дряблые старческие веки – нехороший взгляд. Еще – надменно сжатые в черточку губы.
Но не взгляд меня так напряг – я рассмотрела у нее на груди медальон ордена святой Лиммарии: черное копье, пробивающее голову белой змеи, на черном фоне.
Фанатики чистоты крови! Только их мне рядом не хватало!
Откуда я про них знаю? Ульриха рассказала. Про веру, про чистоту крови и прочую человечью чушь. Так и сказала – «чушь»! А я запомнила.
Поднялась с постели. Посмотрела на руки женщины. В одной руке она держала металлический жезл, который слабо мерцал, а в другой – белый платок.
Увидев сей предмет, я непроизвольно охнула и забралась с ногами на кровать. Испугал меня именно платок. Жезл (я надеялась, что опознала правильно) был магическим предметом, для меня не опасным.
– Не надо бояться, дитя!
Ох! Как мне не понравился ее вкрадчивый, тихий, как будто уговаривающий голос!
В открытую дверь вошли еще две монашки и, закрыв проход своими спинами, встали в нем. Я в ужасе прижалась спиной к стене. В отчаянной надежде найти спасение на стенах и потолке подняла глаза и увидела в самом верху решетку. Мне не показалось: как только я обратила свой взгляд на эту деталь в помещении, сразу заметила, что там кто-то стоит.
Вошедшая первой женщина, промедлив лишь мгновение, подошла ко мне и протянула руку:
– Спускайся! Лучше, если ты сама сбросишь одежду и дашь себя осмотреть.
– Что?!
Я подняла глаза к решетке на стене.
– Умная девочка, – проговорила женщина. – Снимай одежду и повернись спиной, если стесняешься.
– Чего вам надо от меня?
– Мне надо тебя осмотреть. Ты долго жила в городе орков. Скоро ты поедешь в родные края. Но сначала…
Монашка оглянулась на своих спутниц. Те одновременно качнули головами и приблизились к нам.
– Закройте дверь! И пускай уйдут люди, стоящие наверху! – мой голос задрожал.
Женщина обернулась. Лязгнул запор. Дверь закрыли. Я подняла глаза к решетке. Там произошло какое-то движение. Я не была уверена, что наблюдавшие за мной ушли. Посмотрела на монашку. Та обернулась к решетке и, мельком взглянув на нее, повернулась ко мне, проговорив:
– Остались только мы. Раздевайся.
Я не шелохнулась. Монахини продолжали стоять без движения, как статуи. Наконец, стоящая рядом со мной женщина проговорила: