Родная кровь
Шрифт:
Подгоняемый нехорошим предчувствием, Неделин подошел ближе и принялся разглядывать убогий коллаж из сигаретных пачек и бутылок на стеллаже. До того, как на него обратили внимание, он успел услышать свою фамилию, а также слова «фургон» и «птицефабрика». Потом парни, расспрашивавшие буфетчицу, заметили присутствие постороннего и мрачно уставились на него. Неделин купил «Кэмел» и отошел.
– Бандиты, – сказал он Шубину и повел глазами в сторону стойки. – Тоже интересуются нападением на грузовик.
– Не понял, – признался оперативник, морща лоб. – Им-то какое дело?
Это было лишнее подтверждение догадки
– Наркотики принадлежат кому? – задал Неделин наводящий вопрос.
– Кому? – насторожился Шубин.
Его уши словно еще сильнее отделились от круглой головы, чтобы лучше слышать.
– Бандитам, как правило, – пояснил Неделин. – Организованным преступным группировкам. Это понятно?
– А-а, понятно.
– И вот представители такой преступной группировки прибыли в Латунск. Предположительно из Новодимитрова, где стартовала автоколонна.
– Так эти молодчики приехали искать пропавший грузовик? – догадался Шубин. – Черт, тогда они наши конкуренты.
– Соображаешь, – усмехнулся Неделин, занимая место за столом.
– На нашей работе без этого никак. – Шубин прикоснулся пальцем ко лбу. – Варит котелок. – Подумав еще немного, он решительно встал, громыхнув стулом. – Сейчас турну этих типов отсюда. Нечего им здесь делать.
– Погоди!
Неделин попытался поймать спутника за руку, но тот уже направился к буфету. Двое пришельцев, обернувшиеся на шум, смотрели на него через плечо. Несмотря на полную неподвижность, их позы излучали агрессию.
Можно было встать и удержать Шубина, тем самым выдав свое знакомство с ним. А можно было остаться сидеть, ничем не выдавая своей тревоги и заинтересованности. Неделин выбрал второй вариант. Ему нужно было спасать сына, а не постороннего человека, по всей вероятности замешанного в грязные делишки здешней полиции.
Чтобы не привлекать к себе внимания, Неделин не поворачивал голову, а следил за происходящим искоса. Все произошло так быстро, что глаза не успели устать от неудобного положения.
– Вы кто? – спросил Шубин, остановившись в трех шагах от спортивных парней. – Документы предъявите.
С этими словами он недвусмысленно завел руку назад, давая понять, что готов выхватить пистолет из кобуры, прикрытой легкой курточкой.
Незнакомцы, казалось, даже не пошевелились. Просто у одного из них в руке чудесным образом возник пистолет, тут же плюнувший огнем.
Грохот выстрела в помещении был таким громким и неожиданным, что все инстинктивно вздрогнули, а затем кто пригнулся к столу, кто уронил вилку, кто просто выпучил глаза и разинул рот. Неделин тоже изобразил полную растерянность, чтобы не выделяться из массовки. К его счастью, до приближения Шубина бандиты стояли к залу спиной, поэтому не видели, с кем он явился. Разбираться же им было некогда, потому что следовало уносить ноги.
Прежде чем покинуть кафе, стрелок повел стволом пистолета перед собой и негромко предупредил:
– Все остаются на местах. Если кто-то сунется за нами, получит пулю. Пять минут никому не рыпаться!
Возражений не последовало. Посетители сидели там, где их застал выстрел, только головы были повернуты к неподвижному телу, распростертому на полу. Официант поскуливал, зажав рот кулаком. Буфетчица пропала из поля зрения – должно быть, лежала за стойкой в глубоком обмороке. Никто не разговаривал. Никто никуда не звонил и не проявлял желания задержать бандитов.
Досчитав до двадцати, Неделин встал и вышел из кафе. Номера отъехавшей машины он не увидел, потому что ее заслонял забор. Тогда он вытащил телефон и набрал номер, оставленный майором Филимоновой. Как ни крути, а умолчать о гибели Шубина было нельзя. Не героической она получилась. Не как в каком-нибудь полицейском сериале.
Глава третья
Черти в тихом омуте
1
Ей до сих пор снилось, что все осталось по-прежнему. Дозы, дорожки, ломки, кумары, лихорадочные поиски денег, поиски вен… Она просыпалась в холодном поту и долго лежала, убеждаясь, что на самом деле все не так, что она живая, не одурманенная, не использованная каким-нибудь барыгой, купившим ее за гроши, потому что именно этих грошей не хватало для вожделенного укола.
Думала ли восемнадцатилетняя Мария, куда заведет ее увлечение Кастанедой и общение с продвинутыми молодыми людьми, когда впервые попробовала марихуану и пейот? Нет. Она расширяла сознание, верила, что соприкасается с высшими силами, и все больше охладевала к жизни обычной, серой, пресной, скучной.
Ей не было и девятнадцати, когда она совершила свое первое кислотное путешествие с помощью марки, пропитанной ЛСД. К этому времени она не только курила «травку», но и ела веселые конопляные печеньки и начинала утро с таблетки экстази.
А потом был первый укол. И первый отходняк. И первая ночь, проведенная черт знает где, черт знает с кем. Бессильный гнев родителей, клятвы завязать, перерезанные вены, уходы из дома, приползания на коленях, ворованные вещи, украденные карточки, проданные по дешевке телефоны, новые клятвы и ложь, ложь, ложь…
Новая жизнь Марии была пропитана ложью, как грязью, и грязью, как ложью. К двадцати двум годам она узнала, как выглядят лобковые вши и чем отличается хламидиоз от триппера. В двадцать четыре сделала аборт. В двадцать пять потеряла сразу два зуба.
К этому времени она и думать забыла про наставления Дона Хуана и волшебные свойства дымка. Волшебство давно закончилось. Остались тоска и ощущение бесконечного падения в беспросветную пропасть – все ниже, ниже и ниже.
Мария не думала, что когда-нибудь выберется из этой бездны. Да и стремления такого не было. Все желания стали маленькими, куцыми и сводились к одному: уколоться, спрятаться от реальности, раздобыть денег и опять уколоться. Мария опустилась, подурнела, стала неразборчивой в еде и связях. С одинаковым равнодушием натягивала на себя всякую рвань, потому что собственный внешний вид перестал ее волновать. Если она и старалась выглядеть более-менее пристойно, то лишь для того, чтобы иметь возможность разжиться очередной дозой. Родители скоропостижно скончались от сердечного приступа, один за другим, а прежние знакомые вычеркнули ее из своей жизни. Она осталась совершенно одна и, право, совсем не сожалела об этом. Никто не ломал кайф.